– Ну так что, вина мне предложишь, Саша? – самоуверенно и крайне развязно спросила она.

– Конечно, Лика, – ответил главврач и на нетвердых ногах подошел к шкафчику. – Забыл – у меня только коньяк и виски.

Девушка цокнула языком.

– А вот твой подонок Бережной ко мне с вином приходил.

– Правда? – захлопал глазами Троепольский. – И что?

– И то. Я ему говорю: на дежурстве не пью. А он меня за грудь стал хватать, руки заламывать, уже под джемпер, сволочь, залез, как я ни отбивалась…

– Вот скотина, – с ненавистью процедил Сан Саныч.

– Еще какая! Чуть не завалил прямо при этой девчонке – Женечке.

– Мерзавец! Подонок! Уволю.

– Да ты наливай вискарик, наливай… Меня полицейский спас, он как раз к нашей пациентке зашел. Тюрьмой Бережному пригрозил – тот и сдулся.

Троепольский торопливо разлил по бокальчикам виски, выставил блюдце с нарезанным про запас яблоком, лимоном и дольками мандарина.

Лика спрыгнула со стола, первой взяла бокал.

– Ну что, за встречу этой ночью в твоем кабинете? Разве не об этом ты мечтал, Саша? С того самого момента, как случайно увидел меня в раздевалке, куда зашел ненароком?

– Об этом, – честно признался он.

Они выпили.

– Класс! – зажмурилась Лика и закусила долькой яблока.

– Но как ты стала – такой? – кивнул на нее главврач.

– Желанной?

– Да.

– Охренительно сексуальной?

– Да.

– Фантастической?

– Да, черт возьми, да!

Она смотрела ему в глаза и не отпускала его взгляда.

– Выпьем еще по одной, тогда скажу.

Сан Саныч наполнил бокальчики.

– Будем? – Лика подняла свой.

– Будем, – кивнул начальник.

Они выпили и закусили.

– Я всегда была такой, – очень просто объяснила она, – желанной, охренительно сексуальной и фантастической. Все по списку. Но парни, а потом мужики не давали мне прохода. Я с юности шага не могла ступить, чтобы ко мне не пристали. И всем хотелось одного – завалить меня в койку, – она качнула бедрами и чувственно провела по ним руками, – мучить часами и днями напролет.

Главврач шумно и сухо проглотил слюну.

– Да-да. Тогда я выбрала для себя в секонд-хенде лягушачью шкурку – и превратилась в «синий чулок». В «розу в целлофане», которую не понюхаешь и не потрогаешь. Наливай!

Они выпили по третьей.

– И завтра я буду вновь «синим чулком», «розой в целлофане». Но не сегодня. Потому что не могу смотреть, как ты мучаешься, Сашенька. Ты ведь хочешь меня, правда?

– Очень хочу, – пробормотал Троепольский, хотя от волнения язык у него еле ворочался.

– Тогда фокус-покус? – спросила Лика. – Как от вискарика голова кружится!

Она расстегнула первую пуговицу на халате, вторую, освобождая грудь, так и стремившуюся выкатиться наружу, третью и последнюю – четвертую, открывая пупок, низ живота. Она распахнула перед ним халат, отведя его назад и уперла кулачки в крутые бока.

– Ну, как я тебе без целлофана?

– Богиня, – хрипло прошептал Сан Саныч, пошатнулся и бухнулся перед ней на колени. А потом обхватил ее бедра и уткнулся лицом.

– Я знала, что тебе понравится. – Она гладила его по седым растрепанным волосам.

– Афродита! – хрипло стонал он, тиская ее бедра, целуя живот. – Венера! Любовь моя!

– Хороший Саша, хороший. – Она гладила и гладила его. – Вставай, милый, не на полу же нам? Я противница антисанитарии. У тебя есть отличный кожаный диван.

Минут через пятнадцать, взмокший и растрепанный, он замер. Из брюк возбужденный главврач так и не успел выбраться – запутался в самом начале любовной схватки, и они остались спущены ниже колен.

– Ты жив? – Она лежала под ним, все еще обхватив сильными ногами его бедра. – Сашенька?.. Сан Саныч?.. Не издох, кузнечик?

– Кузнечик жив, – едва слышно откликнулся он. – Ах, солнце мое…

– Твое, твое.

– Какая же ты, Лика. – Он все еще причмокивал где-то у нее за ухом, пускал слюни. – Девочка моя…

– Молодчинка, – похвалила она пожилого, но старательного начальника. – Сохранил еще порох, боец. Ну, встаем?

– Зачем? – Это был риторический вопрос, заданный на правах руководителя.

Но ответить стоило – Лике уже надоело держать на себе мощи старого доходяги.

– Как это зачем? Мне пора облачаться в лягушачью шкурку и отправляться к своей пациентке. – Она похлопала его по костлявому бедру. – Слышишь, Сан Саныч?

– Слышу, милая.

– Тогда вставай, долбанем на посошок, и за работку. Ты за свою – интеллектуальную, я за свою – машинальную. Но кто-то ведь должен всаживать иголки в задницы дураков?

– Уговорила, – с наслаждением вздохнул он.

Приводя себя в порядок, Сан Саныч Троепольский жадно наблюдал, как пластично двигалась обнаженная медсестра, вдруг ставшая его любовницей, когда отбрасывала влажные волосы, вытирала салфетками пот, а потом надевала свой развратный халатик. И всякий раз, перехватывая его взгляд, улыбалась.

– Я хочу тебя еще, – стоя в расстегнутых брюках, сказал он. – Сейчас. И потом. И утром…

– Вот видишь, почему мне пришлось надеть лягушачью шкурку, – вздохнула Лика. – Из-за таких маньяков, как ты. Взять и завернуться в целлофан.

– Но я правда хочу тебя, Лика…

– Верю, верю. Но в нашем мире все чего-то стоит, Саша, не так ли? Мне тоже кое-что нужно.

– Что именно – скажи?

Лика задумалась.

– Хочу быть вольною царицей, вот что, милый.

– Кем? – не понял он.

– Нет, не царицей, – замотала она головой. – Хочу быть владычицей морскою, Саша, чтобы жить мне в окияне-море и чтоб служила мне рыбка золотая и была бы у меня на посылках.

– А, вон что! – дошло до него.

– Можешь устроить?

– Подумать надо.

– Ладно, упрощу тебе задачу. Хочу быть не владычицей морскою, а старшей медицинской сестрой.

Троепольский как раз заправлял рубашку в брюки.

– Что?..

– Ты слышал.

– Но Антонина Степановна…

– Антонина Степановна – пенсионерка, пора давать дорогу молодым. Мне, например.

– Ты что же, из-за этого со мной?

– Нет, глупый. Ты – личность, настоящий мужчина, лидер, а для женщины это очень важно. Быть под надежным крылом. Но это мой каприз: хочу быть старшей медсестрой. Хочу, и все! Вот и покажи, как ты хочешь меня, если это так. А это так?

– Очень хочу.

– Ну?

– А профессиональный опыт?

– Придет. Главное – желание и старательность. А их у меня с верхом.

– А что скажет персонал? – чиркнув замком молнии, нахмурился главврач.

– Да к черту персонал! Ко всем прислушиваться – ушей не хватит. Наливай, Саша: добьем твой вискарик, и будем разбегаться.

Слово «разбегаться» неприятно укололо его. Троепольский разлил остатки виски по бокалам. Вдруг он понял: сколько ему осталось жить? Он уже старый, все лучшее – позади, он смирился с этим. И тут случается то,