– Кино такое помните, дурацкое? – спросил я. – Пионеры летели-летели в космосе, а потом – хоба, вылазят на площадь в центре города, и им говорят: обломитесь, горнисты, это проверка была.

– А космонавт Леонов такой: зато в следующий раз все по правде будет, – добавил Олег. – «Большое космическое путешествие». Я как раз всю дорогу про него помнил, но что-то надеялся, что мы и есть следующий раз.

– Песня там хорошая, – тихо сказала Инна и пропела: – Я тебе, конечно, верю.

Я кивнул и спросил, нервно ухмыляясь:

– Пошли это Главному и Обухову петь? Или поздороваемся хотя бы. Ждут там, наверное. Ржут, блин.

Здороваться я совсем не хотел. Если они вправду все это разыграли, пусть даже не в шутку, пусть ради проверки, – как с ними говорить после этого? Мы же всё всерьез. Мы им верили. Мы же не пионеры из кино, мы настоящие. С нами разве можно так?

Но, блин, я же видел все. Взлет, космос, комету, даже струну немножко – ну как, почти видел. Я же чувствовал. Я же сдох там практически.

Меня передернуло, я поспешно сунул кулаки в карманы перекосившихся штанов, поддернул их и спросил Олега, намылившегося обратно в люк:

– Еще раз попробовать решил, вдруг по-настоящему получится?

– Съемку отдадим сразу, – сказал Олег. – Проверка не проверка, а отдать должны, и бросать не положено.

– Костюм загасишь, – предупредил я и подумал: да какая разница.

Олег скрылся за горловиной, почти не хлюпая, погремел там и, судя по звуку, принялся отвинчивать барашки. Они, как и весь отсек видеофиксации и записи бортовой телеметрии, прятались за откидным кожухом. Запись всего, что мы видим и делаем, велась в автоматическом режиме, плюс отдельные камеры и датчики подключались по команде с табло.

Я попытался вспомнить, давал ли такие команды и что вообще видел между последним выстрелом и моментом пробуждения здесь, передернулся от щекотки в запястьях и под ушами и как-то сразу оказался на коленях лбом в прохладный бугристый пол.

– Линар, ты что? Олег, скорей сюда!

Инна суетилась вокруг, пыталась перевернуть и посадить меня как-нибудь, чтобы пугал не так сильно, а я пробовал раз за разом объяснить, что эта зараза, значит, до сих пор работает, но выговорить не мог, а потом щекотка исчезла и я забыл о том, что так страстно хотел и не мог произнести.

Олег помог Инне перетащить меня к стеночке. Я вяло отбрыкивался, наконец пришел в себя и виновато сказал:

– Все, ребя, я нормально. Чот крутнуло.

Посмотрел на испуганные лица и добавил:

– Может, и хорошо, что не на самом деле летали. Что было бы в космосе, если меня на Земле так накрывает.

– Под землей, – поправил Олег, омерзительно правильный он все-таки. – Похавай, может, мальца.

Он сходил к люку и вернулся, держа под мышкой явно легкую коробку и явно тяжелый ящик вроде металлического дипломата в руке. «Дипломат» он поставил себе между ступней, видимо, чтобы я или Инна не вздумали покуситься, а коробку протянул мне. В коробке были еда, напитки и вода в тюбиках, это я помнил, не заглядывая. Закусывать ими меня ни разу не прикалывало. Это месяц назад нам космическое питание внове было. Чтобы остыть к нему, понадобилась всего пара проб. Широкий ассортимент пюре разной степени безвкусности, от забавной до омерзительной.

– Не, спасибо, – сказал я. – Пошли за наши страдания шашлик-машлик и пятьсот эскимо требовать.

Я встал сам, мягко отодвинув протянутую руку Олега, и первым пошел к выходу.

Выхода не было.

То есть дверь была, но перед ней громоздились груды плохо опознаваемых обломков, под которыми лежали мешки, странно похожие на смесь для состава. А поперек косяков были не набиты даже, а наварены ржавые швеллера, пять штук наискосок.

Я все равно сунулся было к двери, осторожно ставя ноги в спортивных тапочках между мешками и переплетениями лома, но на втором шагу зацепился штаниной за торчащий прут и отпрыгнул, подняв грохот до потолка и столб безнадежно древней пыли дотуда же.

– Да ну на фиг, бесполезняк, – сказал я осуждающим рожам и бодро зачапал искать аварийный выход в противоположной стене – ну или где еще.

Инна зависла у корабля, гремя замками и фиксаторами. А то ведь угонят, ага, чтобы новую партию пионеров наколоть, подумал я, но говорить не стал. Пусть тешится, если так ей спокойней.

Дверь еле нашлась в дальнем закутке, тоже заваленном, как нарочно, но хотя бы не так старательно. Она была заперта на замок, но я уже рассвирепел от этих игр – блин, два месяца голову морочат, теперь еще запирают на всю ночь, а мы тут в пыли и антисанитарии спать должны – и без разговоров херакнул под ручку ногой.

Сломать не сломал, но отбил капитально. Не дверь, конечно, а ногу. Зато не заорал и обошелся даже почти без шипения.

Олег попытался протиснуться мимо меня с ломиком наперевес, но его самого потеснила Инна деловитым «Дай-ка», присела у замка и принялась ковыряться в нем то ли гвоздиками, то ли стальными планочками. Закрываю что хочу, открываю что хочу, ключница Пелагея.

Я, незаметно разминая ногу, почти придумал обидную шутку про знатного домушника Обжоржа Бенгальского, но тут замок щелкнул, и я заткнулся. Инна открыла дверь и вышла, не сказав ничего торжествующего или назидательного. Я бы так не смог. Надо научиться, кстати, круто смотрится.

Мы с пилотом переглянулись, поиграли бровями и поспешили следом за бортинженером в абсолютную темноту.

Аварийным маршрутом мы никогда не ходили. Мы вообще особо не ходили какими бы то ни было маршрутами. В Ног-Юрт нас привезли за неделю до старта и заселили не в казармы, а в гостевой дом, где обычно жили инспектора из Москвы и округа. До поля летно-конструкторских испытаний, в начале которого и стоял этот странный многоуровневый ангар, напоминавший усталый айсберг странными формами и тем, что под землю уходил этажей на пять, мы добирались подземным ходом на минус первом уровне.