не меньше дюжины. Солдаты Корпуса не освещали себе дорогу огнем, а осторожный Тиль не стал бы ходить с факелами на чужой территории. Значит, оставался последний вариант — к нему направлялись люди Гравия Златозуба, и намерения у них вряд ли были добрыми.

— Быстрее, — засуетился Кай, поторапливая себя. Размотав веревку, предусмотрительно захваченную у Тупэ, он закрепил один конец вокруг удобного выступа, а второй бросил в яму. Совесть подсказывала, что ему следовало бежать к своим, к озеру, чтобы предупредить о чужаках, но Калюста был другого мнения. Бог говорил, что он должен остаться.

— Эй, там! — он лег на живот и сунул голову в зловонную яму.

Почувствовав, как веревка натянулась под чьим-то весом, Кай подумал было о том, скольких «подравненных» он успеет вытащить до того, как придет Гравий, а в следующую секунду полетел в яму, сдернутый вниз парой крепких, грязных рук.

Нора оказалась не глубокой. Если бы Кай встал и подпрыгнул, то смог бы дотянуться до края дыры, которая выделялась в черном пространстве серым кругом. Очевидно, свет факелов уже дошел до пещеры, где была устроена темница. Однако Кай не мог встать — не то, что прыгать. Его руки и ноги придавили к мокрой глине десятки тел, которые копошились на нем, словно блохи на бездомной собаке. Наверное, сначала он кричал, но скоро кто-то залепил ему рот глиной, щедро припечатав грязную ладонь к лицу. Высунув голову из-под чьей-то подмышки, Кай понял, что это не гомозули, как он решил сначала. Но от осознания того, что на него напали люди, легче не стало.

В глубине норы мерцало что-то похожее на плесень, которую они с Тупэ подобрали в канализации, и в ее тусклом свете он разглядел «подравненных». Гном был прав — с людьми у них осталось мало общего. Покрытые лохмотьями тела были разными — распухшими и худыми, сильными и тщедушными, но все они были пугающе короткими, бледными и покрытыми струпьями, что делало их похожими на мертвецов, восставших из могил, но случайно забывших в них свои ноги. Тела ловко передвигались на сильных руках, перемешивая страшными обрубками глину, словно колдовское тесто. Они не кричали, не говорили и даже не шептали. Все действие происходило в зловещей тишине, от которой у Кая стыло на душе. Если у него когда-то и было обоняние, то оно умерло, исчезло, задавленное чьим-то животом, елозившим у него по лицу.

— Что вы творите! — прохрипел он, когда сумел выплюнуть глину. — Я вам помочь пришел!

И тут с ужасом понял, что по его руке двигается что-то холодное, металлическое и тупое. Двигается равномерно, поперек кости, вперед-назад, назад-вперед. Кай дернулся, живот, закрывающий ему лицо, съехал в сторону, и он разглядел «подравненного», который держал в грязных пальцах обломок ножа, совершающего те самые движения. Нужно было быть идиотом, чтобы не догадаться — ему собирались отрезать руку. В ту же секунду чьи-то зубы вонзились ему в бок, еще одни вцепились в икру на ноге, слюнявый рот замусолил по коленке, где уже успели порвать штанину. Но тут человек, державший нож, шикнул, и Кая кусать перестали.

— Мы его всего не сожрем, а мясо здесь быстро протухнет, — хрипло прокаркал он кому-то в темноте. — Сначала руки, через неделю — ноги, как договаривались.

Человек говорил негромко, словно опасаясь разбудить спящего зверя. Он, конечно, опоздал.

— Гравий идет, мы не успеем, не успеем! — запричитали со всех сторон. — Надо спрятать мясо, а то будет, как в прошлый раз, златозубы все отберут.

И хотя веревка по-прежнему болталась, свободно свисая с края, «подравненные» словно не замечали ее. Вместо того, чтобы освобождать себя, они суетились и спешили помочь тем, кто держал Кая. Спешили отрезать ему руку.

— На помощь! — закричал он, когда почувствовал, что кожа на руке лопнула, поддавшись тупому лезвию, а дьявол в обличие человека уже пилит мышцу. Все происходящее было до нелепости несправедливым.

Снова комок глины в лицо, и бесконечные секунды борьбы за глоток воздуха.

И тут в темноте норы что-то ухнуло и заскрежетало, с неумолимой скоростью приближаясь к месту его расчленения. И по мере того как звук нарастал, хватка навалившихся на него «подравненных» ослабевала — очевидно, происходящее стало сюрпризом и для обитателей норы. Кай скосил глаза и понял, что яма была низкой, но просторной, вся изъеденной ходами и лабиринтами. И сейчас из одного лаза надвигалось нечто. Сначала он решил, что на них катилось гигантское яйцо, но оно было бы слишком фантастичным, а в вымысел Кай не верил. Когда гладкая сфера врезалась в людей, сбив их с него, он увидел, что за гладкой блестящей поверхностью прятались двое, которые вместе держали ее наподобие щита, ловко отталкиваясь от глины свободными руками. Щит оказался дверью от машины, с ручкой и внутренностями, оставшимися, после того как ее вырвали. И эта дверца вписывалась в окружение норы также легко, как и «подравненные» калеки — возможно, оттого, что тоже была лишь частью прежнего организма.

Человек, спасший его, не отличался от остальных «подравненных», но Кай запомнил его глаза — живые и черные, словно антрациты. Такие же были и у парнишки, который держался рядом, ловко ковыляя на своих обрубках. Каю не нужно было второго шанса. Едва дверь снесла с него полулюдей, как он подскочил и, забрав у человека «оружие», принялся размахивать им вокруг себя и спасителей. Благодаря росту, ему удалось разогнать толпу довольно далеко от себя, но краем глаза он видел, что из нор лабиринта к ним ковыляют другие «подравненные».

Оглянувшись, Кай оценил расстояние до дыры с веревкой, отметив, что свет в отверстии стал ярче. Гномы приближались.

— Вместе нам не уйти, — прохрипел спасший его подравненный. — Нас сдернут, когда будем подниматься. Полезай первым, я их задержу. Главное — спаси ее!

Он кивнул на парнишку, который мужественно махал заточенной ложкой перед лицами нападавших. Кай оцепенел, правда, всего на секунду. Лохмотья свободно болтались на мальчишке, скрывая фигуру, но вот он поднял руку, защищаясь от удара, и в прорези грязной рубахи мелькнуло то, что у мужчин быть не могло. Кай еще ни разу не видел женской груди, но из дорожденных снов знал, как устроены женщины, и чем они хороши. Существо рядом нельзя было назвать женщиной, — слишком оно было на нее не похожим. В дорожденных снах Кая женщины были длинноволосы, стройны, хрупки и прекрасны ликом. Они говорили мелодичными голосами, красиво пели и чувственно двигались. Эта женщина, а вернее, только ее половина, ничем их не напоминала: бритая голова в порезах и болячках,