Все было кончено.

Пороховой едкий дым пропитал все вокруг и не позволял вдохнуть полной грудью. Несмотря на прохладу, полковник был весь мокрый, как после проливного дождя. Лицо и руки были перепачканы землей и пах он гарью. Колени его дрожали от напряжения.

Шатаясь из стороны в сторону от усталости и опираясь на автомат, он пошел туда, где оставил утром группу Азая.

Пастбища, вплотную примыкающие к подножью Сары-Баба-дага, куда пастухи сгоняли овец и скот в летнее время, еще кое-где были покрыты голубым снегом, сверкающим, как северное сияние.

Он обогнул скалу и увидел Азая.

Тот сидел, на снегу, обхватив голову руками. Прямо на снегу тут же сидели и его солдаты. Подойдя ближе, полковник увидел уложенных рядышком пятерых бойцов, лица их были накрыты бушлатами. Он молча присел рядом с командиром группы.

Зачерпнув снег, он стал смывать грязь со своих рук. Он тер ладони с такой злостью, раздирал кожу в кровь, будто хотел содрать ее. Грязные комья снега отшвыривал в сторону, брал новый ком, и снова тер, пока не успокоился. Затем, вытер руки об бушлат и достал сигарету.

Молча прикурил. Сделал несколько глубоких затяжек.

— Надо пойти и принести еще одного нашего брата, он лежит за увалом, — шепотом сказал полковник, ни к кому не обращаясь.

Услышав приказ, двое солдат молча, поднялись и пошли туда, куда он им указал.

— Азай надо ребят похоронить, так что ты тут командуй, прошу тебя.

Услышав свое имя, тот вздрогнул, но смолчал. Подошли Босс и Тябрик, будто чувствовали, что сейчас его нельзя оставлять одного, присели рядом.

Ночь опустилась на ущелье, окутала горы и затянула их траурной вуалью. Вспыхнули и замигали равнодушные звезды. Завыл в распадке шакал, отправляясь на охоту. На небо из-за горы выплыл остренький молодой месяц, удивившись широте мира, который открылся ему с высоты, застыл на месте, потеснив соседние звезды. Света он не прибавил, но украсил горный пейзаж. С высоты небосвода он стал наблюдать за траурной церемонией похорон.

Когда по левую руку осталась округлая вершина горы Сары-баба, отряд полковника, похоронив своих ребят, стал спускаться вниз к дороге, по которой шли нагруженные машины из дальних селений Лачинского района. Ландшафт несколько изменился. Отдельные вершины обрывались неожиданными пропастями, начались рваные скалистые ущелья. Лес в этом районе словно подвергся насильственной экзекуции, стоял криво и косо, заваленный буреломом, камнями, упавшими ветками, оброс зеленым мхом — в общем, какой-то темный и злой с виду.

Чаще завыли шакалы, которым вечно не везет, от чего они пребывают в дурном расположении духа.

Полковнику вдруг захотелось выть, как одинокому волку в лесу и пожаловаться молодому месяцу на свою тяжкую долю, он уже запрокинул голову, едва сдерживая рвущуюся наружу смертельную тоску, как услышал жалобный плач, откуда та из глубины ущелья. Ему показалось, что плачет ребенок, каким то тихим просящим голосом. Он рванулся всем корпусом вперед, но чьи то руки схватили его и прижали к земле. Он метался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из этого плена. Вдруг очнулся и открыл глаза.

Над ним склонилось несколько врачей в белых халатах. Молоденькая медсестра плакала. Ее тихий голосок напоминал ему голосок «ангелочка.

— Все хорошо, брат, всхлипывая, говорила она, — просто я очень испугалась за вас. Вы так кричали, что все кругом сбежались. Вот и доктор. Все будет хорошо. Над полковником склонился врач в больших роговых очках.

— Что, дорогой, все воюем, да? — на чистом русском языке спросил он и, повернувшись к своим работникам, приказал:

— Немедленно в операционную, кажется пора уже! Он взял руку полковника за запястье и стал прощупывать пульс.

— Вот и хорошо. Наденька, сделайте успокоительный укол, этому «Аника — войну», — он так и сказал, «Аника», это имя резануло слух полковника, — ему надо как следует отдохнуть. Он хотел ответить «очкарику», но промолчал.

«Очкарик», похлопал его по плечу и хотел выйти из палаты, но его в дверях оттолкнула женщина вся в слезах, которая за руку держала маленькую дочку.

— Вы, кто такая? — доктор не мог сдержать своего гнева.

— Кто допустил сюда посторонних? — с возмущением обратился он к медперсоналу. Женщина, не обращая на него внимания, протолкнулась к каталке. Врач еще что-то хотел сказать, но его прервал такой знакомый и родной голос для полковника.

— Я не посторонняя здесь, — сквозь слезы выпалила женщина

— Я его жена, а эта — она указала на девочку с испуганными глазами, — моя и вот его дочь.

Врач снял свои громоздкие очки, достав носовой платок, стал протирать линзы.

— Так, вы хотите сказать, что знаете этого человека? — врач не мог подобрать слова.

— Да это полковник, мой муж, он начальник отдела оперативного планирования боевых действий в Генеральном штабе. Она взяла на руки дочку.

— Вот наш папа, он заболел и поэтому не приехал домой. Она, прижав к себе дочку, тихо плакала.

— А почему папа весь в проводах, он, что запутался в них, да? — родной голосок дочурки вернул полковника к жизни, теперь он точно знал, что все трудности позади и он будет жить ради этих милых сердцу людей.

Он хотел протянуть ей руку и дотронуться до своей любимой дочурки, но она была привязана. Почувствовав его желание, жена опустила девочку пониже, и он прикоснулся к родимой кровинке. Все в палате молчали, пораженные этой картиной.

Даже раненные солдаты сдерживали свои стоны, чтобы ненароком не нарушить тишину, воцарившуюся в палате.

Только маленькая девочка, своим миленьким голосочком, все допытывалась у плачущей матери, — почему ее папа не говорит с ней и почему чужие тети и дяди стоят вокруг него.

Через минуту, вошла та, которую звали «Наденька». Она откинула простыню, и сделала укол. Полковник почувствовал, как нега растекается по всему телу, он закрыл глаза и провалился в глубокий сон.

Глава четвертая

Мечты сбываются

Кто не был, то будет

Кто был — не забудет

(из песни суворовцев)

«Следующая станция — Переметный, стоянка три минуты», — зычный голос проводницы, эхом прошелся по вагону.

Спавший на верхней полке суворовец, мгновенно открыл глаза, взглянул в окно и тут же спрыгнул с полки. Соседи по купе засуетились, давая возможность ему найти свои армейские ботинки, еще с вечера, начищенные и спрятанные под полку, вытащить небольшую походную сумочку, где, как можно было догадаться, находились скромные пожитки.

За последние сутки суворовец не проронил ни одного