недовольно хмурился, видя это. Зато Ева прямо-таки светилась от восторга, с удовольствием рассматривая свою команду. Больше всего её волновал ра, Ипкис, второй пилот. Раса ра всегда держалась особняком и с неудовольствием брала других в свой круг общения. Это были – все, как один, серьёзные создания, гермафродиты, имевшие человечье тело, поросшее пуховыми перьями и ястребиную голову. Ипкис был шикарным экземпляром – его клюв был идеально жёлтого цвета, белая футболка обтягивала мускулистое тело, и тяжёлый взгляд будто смотрел прямо в душу. Пилот стоял, облокотившись лопатками о стену, закинув одну ногу на другую и сложив руки перед собой. Пи он не нравился, зато глаза Евы прямо – таки светились восторгом.

Линч засмеялся – глухо, фырча, но заразительно, и все невольно улыбнулись.

– Да, – сказал капитан, приподняв хобот, и подмигнув хоботоносому механику, – ну и дела, дружище Джерард! Девки на корабле!

Лицо Евы вытянулось и побелело. Нана закусила нижнюю губу. Голос подал Пи:

– Друзья, – начал он, приближаясь к хоботоносым, – друзья! Ведите себя уважительнее! И с Наной и с Евой я имел честь учиться на одном факультете и, будьте уверены, они любого из вас за пояс заткнут, – с этими словами он «номинально» дружески хлопнул обоих по плечам.

– Персеянин, очнись, – хмыкнул Линч, – это же homo sapiens! Недалече от шпаков ушли! Да они же сорвут всю операцию, а не сорвут, так лишь зря провизию потратят.

– Капитан! – Ева презрительно подняла одну бровь, – То, что вы тут трубите из-под своего носа, называется расизмом, и, насколько мне известно, все разумные существа подобные проявления считают глупостью и низостью.

Ипкис усмехнулся, почёсывая под перьями на шее.

– Ладно тебе, кэп, – сказал он.

Но капитан не обратил внимания.

– Как тебя там, – махнул рукой Линч, и Джерард испуганно схватил его за плечо, тихо повторяя под нос «не надо, не надо», – Ева, что ли? Так вот, человечина, космический корабль – это тебе не грядка. Здесь суровые условия, суровые существа. А вы – нежные землянки, доставите нам немало хлопот. Поэтому я бы на твоём месте закрыл свой крохотный ротик и отвёл блестящие глазки в пол.

Пи стоял за хоботоносыми и видел, как бледное лицо Евы розовело, как глубокая складка ложилась между её бровей, нижняя губа начинала дрожать, а кулаки – сжиматься. Очевидно, слова капитана очень задели её. Тогда персеянин повернулся и сказал несколько слов шёпотом прямо в огромное ухо Линча.

Хоботоносый повернулся и уставился разгневанными глазами в спокойное лицо Пи. Его нос тяжело дышал. Посверлив его несколько секунд взглядом, он развернулся и вышел.

– Ребята, извините его, он просто не в духе, – вздохнул Джерард и неуклюже засеменил ему вслед.

Ипкис хмыкнул, подмигнул девушкам и, буркнув баритоном: «до встречи», тоже вышел. Друзья остались в комнате одни. Ева, красная, растерянная, злая, почти закричала, указывая рукою на выход:

– Какого чёрта? Какого чёрта? Пи, уволь его! Ты же командир экспедиции!

– Успокойся, милая, – персеянин нежно заключил девушку в свои четырёхрукие объятия, – просто глупые заблуждения. Линч один из лучших в своём деле.

– Он идиот! – Ева начинала успокаиваться, и обняла друга в ответ, – Он же идиот, Пи.

– Нет, он славный малый. И он увидит, какая ты умница. И извинится, – улыбнулся синекожий, – вот смотри, а Нана совсем и не расстроена. Нана, ты знаешь, что не надо обращать внимания на стереотипы?

– Друзья, – девушка тяжело вздохнула, вытащила шпильку из пучка волос и те рассыпались чёрным кудрявым морем по плечам, – я не еду с вами. Я не могу.

– Ох, – Ева закатила глаза, и высвободившись из объятий друга, стала активно жестикулировать руками, – это что, из-за Эда?

– Я прекрасно знаю, что ты едешь на Землю искать мужчин, – мулатка вздохнула, – но я своего нашла. И теперь он в опасности, я должна быть рядом, что бы ему ни грозило. Я не могу его оставить одного.

– Дура, – буркнула Ева, и хлопнула себя по лбу, – ну и дура. Я домой. Надо маму обрадовать.

И Ева, уверенным шагом вышла из комнаты. Пи смотрел на Нану и задумчиво качал головой:

– Ты зря, не надо своё будущее ставить в зависимость от мужчины. К тому же… ах, впрочем, он сам расскажет.

– Что? – темнокожая красавица подняла на друга удивлённые глаза, на которых уже блестели шарики слёз, готовые оставить на щеках мокрые дороги.

– Не подписывай пока отказа. Это мой приказ, как командира экспедиции. Обсуди с Эдом. Всё, что я могу сказать.

Нана молча развернулась и прошла в телепорт. Их рабочий день уже почти подошёл к концу, поэтому девушка набрала координаты дома. Ей не терпелось поговорить с единственным на планете мужчиной. Однако, тот спал.

Девушка нервно прошлась из одного конца квартиры в другой, постучала пальцами по кухонному столу и снова пришла к спящему Эду. Ей хотелось поговорить с ним сейчас же, рассказать про предложенное и про то, что она хочет отказаться, спросить, что такое мог иметь в виду Пи, но её мальчик сладко посапывал, раскинув руки, разметав по подушке свои светлые волосы, казался таким тёплым, уютным, невинным, практически центром идиллии, поэтому ничего другого не оставалось, как выдохнуть свои проблемы и, скинув с себя одежду, залезть к нему под одеяло и примоститься на плече. Нана лежала и думала о том, как был прав всё-таки тот, земной писатель, чью гениальность чтили даже на Персее, когда говорил о том, что только мелочи объясняют всё. Забота – это то, что не объяснить и не выразить за раз или за два. Это когда ты каждый день предлагаешь чай и чешешь спинку перед сном, даже если тебя стесняются попросить. Вот и сейчас, она утихомирила шкалящие эмоции и усилием воли погрузила себя в сон.

Спала она плохо, и, по-видимому, мало. Часто просыпалась, но, увидев по-прежнему дремлющего друга, заставляла себя засыпать.

Её разбудил вновь аппетитный аромат еды. Очевидно, Эд готовит ужин. Нана улыбнулась этому, но тут же вспомнила о своих проблемах и поспешила на разговор.

– Милый, я должна тебе рассказать, – она остановилась у входа на кухню, любуясь тем, как ловко Эд подбрасывал блинчики на сковородках.

– Я тоже, Нана. Можно, буду первым? – он облизнул палец, – Я решился на аудиенцию, Пи устроил это… мы договорились через две недели. Хочу напоследок нацеловать тебя вволю. А перед аудиенцией, за день, я сотру себе память. Пи подсказал мастера.

– Слушай, аудиенция – это здорово, это смелый шаг, но стирать память? Зачем?

– Очевидно, что я вне закона. Тот, кто со мной – тоже.

– Ты… – Нана подошла к нему и