его слова — лгать. Но он не глуп и не собирался меня наказывать. После суда я не смогу больше заходить на борт «Дженн-а-Ло», если там будет снаряжение. Береговая охрана заберет все — лодку, снасти и улов. Они отберут у отца лицензию.

— Твой мальчик заходил.

— Он больше не мой мальчик.

Папа закатил глаза, он даже не пытался это скрыть.

— Я просто ставлю тебя в известность.

Схватив бутылку с водой, я со злостью открутила крышку. Нет, не просто. И так ясно, о чем он думает. Считает, что у меня талант все портить. Горло сжало в тугой ком, вызывая тошноту. Картина отца и Сета сидящих вместе в машине встала перед глазами. Плечи опущены, кепки съехали назад — переговариваются тихими короткими фразами, обсуждая меня.

Схватив со стола телефон, я вышла во двор, чтобы подышать свежим воздухом и написать Бейли. Снова нет ответа. Я написала маме, спрашивая, где платье — тоже тишина.

Одна в темноте — одинока. Вспомнив про телефон, я набрала номер, но остановилась. Я не буду бегать за Сетом. Боль обжигала, проникая под кожу.

Натянув капюшон, я зашагала в сторону причала. Луч света пронесся надо мной, такой плотный — интересно, смогу ли я обуздать его и дойти по нему к Джексон-рок.

С берега океан был другим — твердая земля, скалы и камни подталкивали меня сзади. Я могла бы зайти в воду, но она не окружила бы меня. Я бы парила над волнами.

На острове Грей, вероятно, ужинал. Просил о современных книгах, айпаде впридачу к его чудаковатому интернету. Музыкальные шкатулки… его мир состоит из покоя и уюта, окруженный морем. Он получал все, что желал. И я завидовала.

Грей

Кухня пуста. На лестнице тихо. Моя гостиная похожа на музей. На ужин у меня чашка бульона и два ломтика хлеба. Я так и не дотронулся до еды — размышлял о своей жизни.

Иногда понимаю, что все обман, и я не существую. Мое тело состоит не из плоти и крови. Мне не нужно есть, бриться и спать. Когда я подстригаюсь, туман лишь приобретает новую форму. Когда я вздрагиваю в присутствие Уиллы, вру себе, что мои эмоции — это ощущения. Я только перестраиваю туман, который формирует меня.

Прикасаюсь к ней, веря, что моя рука лежит на ее плече. Если бы я прижался к ней и провел руками по тому свету, где должны быть ее волосы, поверил бы.

И она тоже. Это восприятие магии. Все что я делаю — остатки моей человечности. У меня есть привычки, потому что я все еще считаю себя человеком.

Но сейчас… я так близок к тому, чтобы снова стать реальным. Мечты никогда не становились более существенными. Я вижу свою тюрьму — туман находится везде.

Вот почему в маяке видна лишь одна комната — там, где нахожусь я.

Лестница то появляется, то исчезает, только когда я поднимаюсь наверх. Потому что я считаю, что спальня должна выходить на кухню.

Теперь я ощущаю присутствие Уиллы в каждой комнате. Я слышу ее голос в скрежещущих шестеренках лампы. Я вижу мерцание меди на кухне; ее стул не спрятан под столом. Он стоит под углом, точно так же, как она его и оставила.

Закрыв глаза, я мучительно замираю. В темноте ничего не существует. Когда я осознаю это, меня охватывает страх — этот маяк пуст. Еда — сплошная ложь. Подарки на моей тарелке — фантазия.

Теперь, когда я понимаю это, так четко вижу разницу между выдумкой и реальностью: что будет, когда открою глаза?

Вздыхаю, закаляя себя, а после смотрю.

Кухня остается кухней. Черная печка излучает тепло — мой рыбный бульон остыл. Когда я поднимаю пальцы, страницы книги мерцают и переворачиваются. Стул Уиллы на том же месте. Стены все еще вибрируют от работающих наверху механизмов. Все, как и всегда. Разница есть между верой и правдой. Я не могу доказать свою реальность, так же, как и обратное.

Лучшие философы и мыслители пробовали это — у некоторых, возможно, получилось достичь успеха. Когда я открыл глаза, все мои доводы рухнули.

— Надеюсь, ты смущен, — говорю я себе.

Бульон, который я помешиваю, клубится белой дымкой, как туман.

Глава 13

Уилла

— Я буду признательна, если ты слезешь с моей решетки, — крикнула мама Бейли.

Держась одной рукой за окно второго этажа, а ногой упираясь в решетку, я наклонилась и сказала:

— Прости, тетя Дайер. Я хотела пролезть незаметно.

Тетя Дайер подошла к окну и подняла створку, чтобы я могла лучше ее слышать.

— Для всех будет лучше, если ты войдешь через дверь. Мой ломонос не пострадает, а я угощу тебя тестом для печенья.

Спрыгнув, я указала на заднюю дверь и направилась к ней. Бейли и ее мать были единственными людьми в «Сломанном Клыке», которые запирали двери. Бейли потому, что мама настаивала на этом. А тетя Дайер не любила неожиданных гостей. Ее дневная работа заключалась в расшифровке аудиотекстов для медиков, а по ночам она любила рисовать. Если бы не моя мама и Бейли, тетя Дайер могла бы стать настоящим отшельником.

Засов щелкнул, и задняя дверь распахнулась. Я просунула одну ногу внутрь и обнаружила, что меня обнимают теплые крепкие руки. Несмотря на то, что я выше, тетя Дайер смогла меня крепко обнять. На кухне пахло луком и чесноком. Тесто для печенья не предназначалось для выпекания, его можно было просто есть. Взяв чашу с тестом, тетя Дайер помахала ей в мою сторону.

— Ты редко приходишь, дорогая.

— Я старалась находиться дома.

Она фыркнула и отошла, чтобы я смогла открыть шкаф со столовыми приборами и взять ложку.

— Твоя мать говорит совсем другое.

Пожав плечами, я положила ложку в чашу.

— Наверно.

— Это не мое дело. — Тетя Дайер пожала плечами. — Но сейчас ей приходится нелегко. Поддерживай ее, ладно?

Хотя она не сказала ничего плохого, этот совет меня раздражал. После похорон всегда кто-нибудь спрашивал о моих родителях — хотел узнать, как они там. Говорили мне, чтобы я была сильной ради них. Заботилась о них.

Я старалась все это время. Оплачивала счета, отвечала на звонки. Смирилась с тем, что мой парень занял мое место рядом с отцом, который запретил мне заходить на борт.

И ни один человек не спросил меня о том, как я. Да, это моя вина. Я создала эту катастрофу своими руками. А люди были добры и молчали. Но мне казалось, каждый считает, что