Шрифт:
Закладка:
В результате тщательного расследования дела о самоубийстве Юры Колесова были установлены такие внешние обстоятельства: Юра был единственным сыном в семье Колесова. Он хорошо учился, но, перейдя в шестой класс, начал отставать. Это объяснялось тем, что Юра стал увлекаться спортом и не так старательно, как прежде, готовил уроки. Родителей вызвали в школу и предупредили их о том, что мальчик стал хуже учиться. Отец Юры, привыкший к его школьным успехам, вернувшись домой, «крепко» поговорил с сыном, предупредив его, что если он не наверстает отставание, то будет наказан. Юра обещал подтянуться.
В тот трагический день, когда произошло самоубийство, Юра получил в школе тройку по физике. Оставшись после урока, он подошёл к учительнице и стал её умолять изменить отметку.
– Анна Петровна, не ради меня, ради папы сделайте, – лепетал мальчик. – Я ведь случайно не ответил – такой попался вопрос… Даю вам честное пионерское – всё опять выучу, всё повторю…
Молоденькая учительница растерялась. Она видела, как испуган и расстроен мальчик, и ей было искренне жаль его. С другой стороны, он действительно плохо ответил, и она подумала, что тройка заставит его лучше заниматься и поможет ему подтянуться. Наконец, как это нередко случается с молодыми педагогами, она очень заботилась о своём престиже и опасалась, что если она изменит отметку, то это нанесёт урон этому престижу. Да, мы часто в молодости своеобразно понимаем этот самый престиж и во имя его допускаем, увы, иногда ошибки, которые-то и подрывают его!.. Лишь много лет спустя, с годами, мы начинаем понимать, что только правда, доброта и человечность – основа подлинного престижа и что самые высокие авторитеты, созданные вопреки этой основе, неизбежно, рано или поздно, рушатся…
И Анна Петровна, сделав строгое лицо, отказала Юре. Он пришёл домой и на вопрос отца об отметке сказал, что получил тройку. Отец пришёл в ярость и выпорол сына. Мать, заплакав, выбежала из квартиры – она не могла этого видеть.
Потом они пошли в кино, куда заранее были приобретены билеты. Николай Сергеевич был мрачен – он жалел о своей вспышке. Когда они вернулись из кино, то увидели сына, повесившегося на дверной ручке. Его ноги были подогнуты и он как бы стоял на коленях. На столе оказалась его записка.
Расследование по поводу самоубийства Юрия подробно раскрыло обстановку в семье Колесовых и характер человека, который в данном случае был наиболее ответствен за случившееся.
Выяснилось, что на заводе, где работал Колесов, его любили как прекрасного мастера и справедливого, доброго человека. К чести коллектива завода, когда там узнали о несчастье в семье Колесова, все рабочие, техники, инженеры встали на его защиту. Конечно, они осуждали его поступок, который привёл к самоубийству сына, но вместе с тем очень дружно характеризовали Колесова с самой лучшей стороны и характеристики эти в процессе следствия были объективно подтверждены.
Следствие выяснило, что Николай Сергеевич Колесов горячо любил своего единственного сына. Он мечтал сделать из него инженера. Да, Колесов был вспыльчив, как это часто случается с добрыми людьми, и именно этим объясняется то, что произошло.
Но теперь в пользу Колесова больше всего говорило его поведение. Он не только не защищал себя и не рассчитывал на снисхождение, а, напротив, продолжал просить ареста и делал это с такой настойчивостью и горячностью, что нетрудно было понять трагическую степень его безутешного горя.
Гибель сына, в которой он считал себя целиком виновным, привела его в то психологическое состояние, когда человек видит единственное спасение в самом строгом наказании и сам умоляет об этом.
Подобного рода реакции мне не раз приходилось наблюдать по делам о бытовых преступлениях, вроде убийств на почве ревности или убийств, совершённых в состоянии аффекта. И почти всякий раз обвиняемые по таким делам, жаждавшие своего наказания, оказывались добрыми и нравственно чистыми людьми, независимо от тяжких преступлений, которые в силу роковым образом сложившихся обстоятельств они совершили и которые, с другой стороны, им, конечно, нельзя было простить.
Вот почему мне хочется повторить, что всякий раз, сталкиваясь с такими обстоятельствами и с такими человеческими характерами, я думал о том, как ошибочно распространённое мнение, что криминалисту будто бы приходится иметь дело только с отбросами общества.
Скажу больше: мне приходилось несколько раз наблюдать обвиняемых, моральный облик которых при всём том, что они действительно совершили, был не ниже морального облика их следователей, обвинителей и судей, а иногда, к нашей общей беде, в чём-то и выше…
Старый работник МУРа Николай Филиппович Осипов, выезжавший со мной в связи с самоубийством Юрия Колесова на место происшествия, потом, когда мы разобрались с обстоятельствами этого дела, сказал мне:
– Конечно, дружище, если подойти формально к этому делу, то всё-таки мальчик погиб, и можно, при желании, привлечь его отца к ответственности. По крайней мере, никто не упрекнёт нашего брата в «гнилом либерализме». Но по существу это будет несправедливо, и мы лишь умножим одно несчастье другим.
Я согласился с Осиповьм, потому что, в свою очередь, считал, что подлинного, а не формального состава преступления, предусмотренного в то время 141-й статьёй, в данном случае, нет, хотя поступок, совершённый Николаем Колесовым, заслуживал безусловного порицания. С другой стороны, как мне казалось, он достаточно наказан тем, что случилось и что будет преследовать его до последнего вздоха.
К моему огорчению, эта точка зрения была принята не всеми. Дирекция школы, в которой учился Юра, прислала в прокуратуру большое письмо, в котором требовала привлечения Колесова к строжайшей ответственности и устройства показательного процесса над ним.
Письмо это было, как водится, написано с тем ложно-гражданским пафосом, за которым иногда скрываются самая подлая перестраховка и стремление на всякий случай «быть большим католиком, чем папа римский».
С другой стороны, позиция авторов этого письма как бы опиралась на фактические обстоятельства дела, говорившие против Николая Колесова и при определённом освещении прямо поддерживавшие эту позицию.
Пришлось выдержать бой. Один из прокуроров решительно поддержал точку зрения школы.
– Это не беллетристика и либеральные штучки, – сердито опровергал он наши доводы, даже не желая как следует вникнуть в их существо. – Он сына порол? Порол. Сын из-за этого повесился? Повесился. Чего вам ещё нужно? Какой тут ещё может быть разговор?
– Разговор очень существенный, – возражали мы с Осиповым. – Если бы Колесов был отцом-извергом и систематически истязал парнишку, могла бы идти речь о его уголовной ответственности. Но ведь в данном случае установлено, что он впервые выпорол сына и сделал это в состоянии аффекта, горячо любя своего ребёнка и полагая, пусть ошибочно, что такая мера наказания приведёт к тому, что мальчик станет лучше учиться. Как же можно это забывать и не принимать во внимание?
– Факт остаётся фактом! – стоял на своём прокурор. – Закон есть закон, и нечего тут разводить сантименты. Дирекция школы права – Колесова надо судить!
Не могу не вспомнить, что несколькими годами позже мне пришлось выдержать бой с тем же прокурором по делу, о котором вероятно теперь помнят старые рабочие-коммунисты Трёхгорной мануфактуры.
В тот год был принят Указ об уголовной ответственности за мелкие хищения на производстве. И вот вскоре после опубликования э[4] того указа в Краснопресненском районе города Москвы было возбуждено уголовное дело против одной пожилой работницы Трёхгорки, которая много лет проработала на этой фабрике и была задержана в проходной с куском так называемого лоскута – отхода от рулона ткани. Об этом был составлен акт, и пожилую работницу привлекли к уголовной ответственности. Весь коллектив Трёхгорки встал на её защиту, потому что все знали её как честную и старую работницу. А тот кусок лоскута, который она взяла, не представлял никакой ценности и, как объясняла эта пожилая женщина, она вынесла его, чтобы использовать как половую тряпку. Муж этой женщины погиб на фронте.
К чести
