Нина села рядом с Морой.

— Я рада, что ты мне все рассказала, — сказала она. — Со мной ты всегда можешь быть слабой.

— Ты думала об этом? — спросила Мора.

— Честно говоря, не знаю, — тихо ответила Нина. — Не то чтобы я сознательно сделала выбор не иметь детей. Я просто никогда не принимала такого решения, понимаешь? А потом, когда мы с тобой нашли друг друга, я просто почувствовала себя счастливой.

Мора кивнула и вздохнула.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала она. — Но самое удивительное, что я даже не хотела этого, пока не поняла, что, вероятно, не смогу получить это. Как будто дверь захлопнулась передо мной, прежде чем я смогла рассмотреть, что там внутри. И вероятно, дело даже не в детях. Может быть, дело в том, что теперь я не могу перестать думать о других дверях, которые тоже могут закрыться. Например, что, если я никогда не найду работу, которая мне действительно понравится? Что, если я не увижу другие страны? Что, если я никогда не сделаю что-то, что полностью меня изменит?

Нина обняла Мору.

— Ты меняешь всех, кого встречаешь, шагая по жизни. Это правда. Твое влияние на окружающих просто раздражает, — улыбнулась Нина.

И Мора засмеялась, мягко и немного сдержанно, но смех этот подтверждал, что с ней все в порядке. С ними все в порядке.

— Ну, может быть, Эми поторопится завести детей, и тогда у нас получится стать крутыми тетями.

Мора усмехнулась.

— Или, по крайней мере, я могу быть крутой тетей, а ты можешь читать им газеты перед сном.

И они обе снова засмеялись, на этот раз более искренне, а потом Нина поцеловала Мору в губы, и обе женщины снова упали на кровать.

Дорогой Б.,

сегодня на уроке лексики одна из моих учениц сказала, что «безрассудный» значит «чокнутый», и мне пришлось ей сказать, что она неправа. Она растерянно посмотрела на меня, а потом сказала: «Как жаль. Я думала, что это значит то, что я хотела, чтобы это значило». Я никогда раньше не слышала, чтобы ученики так выражали свои мысли, и я думала об этом весь день.

Может быть, с коробками тоже так. Никто не может объяснить, что они такое, поэтому в итоге они означают все, что мы хотим, чтобы они означали: божественное откровение, судьбу или магию. И неважно, насколько длинна ваша нить, она тоже может означать все, что вы хотите: разрешение вести себя как угодно, перестать сидеть на диете, мстить, бросить работу, рисковать, путешествовать по миру. У меня нет желания покидать своих учеников, но иногда я представляю, как проведу год за границей, совершу паломничество по любимым литературным местам, поброжу по драматическим болотам Эмили Бронте, искупаюсь на пляже фицджеральдовской Ривьеры, закутаюсь в пуховик, чтобы пережить зиму в толстовской России (хотя, скорее всего, я поехала бы туда летом).

Каждое утро я думаю: не сегодня ли я сдамся и открою свою коробку?

Если это не слишком личное, могу я спросить: вы не жалеете о том, что посмотрели на свою нить?

Э.

БЕН

Бен не знал, почему вдруг так удивился. В конце концов, он должен был ожидать этого вопроса.

Однако ответ он составил не сразу. Все оттягивал время, делая набросок нового здания, пока не стер и не перерисовал все столько раз, что в итоге вернулся к оригиналу, и тогда понял, что должен сесть и написать ответ. Но все было гораздо сложнее, чем выражал такой простой вопрос: «Не жалеешь ли ты, что посмотрел?» На поверхность грозились выплеснуться все эмоции, пережитые той ночью, когда он узнал о своей короткой нити. Шок, печаль и страх. Он вспомнил, какое выражение лица было у Клэр, когда она плакала.

Он верил, что незнакомка, с которой он переписывается, всегда была с ним честна, и хотел ответить тем же. И вдруг обнаружил, что не может заставить себя рассказать все до конца. Он предпочитал не вспоминать ту ночь. По крайней мере, пока.

Дорогая Э.,

для меня жизнь до получения и открытия коробки и после распалась на две совершенно непохожие друг на друга части. В прошлое возврата нет. Знаю, звучит банально, но это правда. Стоит о чем-то узнать, и сразу забывается, как это было прежде, пока вы этого не знали.

И да, по большей части я жалею о том, что теперь знаю. Но я пытаюсь сказать себе, что это первоначальное сожаление пройдет и что однажды, возможно, я буду даже благодарен за то, что знал наперед.

Конечно, если окажется, что я внезапно умру в результате несчастного случая, то, возможно, мне было бы лучше не знать об этом заранее и просто мгновенно отправиться в небытие, не имея времени подумать об ошибках или поразмыслить на тему «А что, если…». Но если это будет медленный конец и у меня останется время подумать, тогда я должен утешаться тем, что смерть не станет ужасным сюрпризом и я, надеюсь, проведу предстоящие четырнадцать лет так, как хотел, и в конце смогу оглянуться на прожитое время в полной гармонии с миром.

Закончив письмо, Бен почувствовал себя опустошенным, готовым лечь и уснуть не сходя с места. И все же ему хотелось кое-что добавить.

Из вашего последнего письма я заключил, что вы учительница и теперь, когда на дворе июнь, возможно, вы отправитесь на летние каникулы куда-нибудь подальше от города.

Бен не знал, чем закончить письмо. Назвать свое имя? Оставить адрес? Предложить встретиться лично?

К его искреннему удивлению, они переписывались уже давно. Единственный раз такое случалось с ним после летнего лагеря за городом, когда его соседи по комнате поклялись оставаться друзьями по переписке в течение всего учебного года, даже скрепив свое обещание особым ритуалом. Однако к зиме, когда жизнь мальчиков снова наполнилась уроками, спортом и музыкой, их решимость сошла на нет. Именно Бен написал последнее письмо, так и не получив ответа.

Из последнего письма было ясно, что Э. была учительницей, но Бен не знал, свободной или замужней, молодой или старой. Возможно, теперь, когда у него было больше информации, пришла пора провести расследование, прийти в школу в будний день и спросить, кто из учителей преподает в классной комнате 204. Но не будет ли он выглядеть подозрительно? Тридцатилетний мужчина, шныряющий вокруг и задающий странные вопросы?

Кроме того, Бен не был уверен, что хочет узнать ответ. Он не был готов расстаться с тайной, которая делала эти письма особенными. Он понимал, что для Э. переписка могла быть пустяковым развлечением или проявлением жалости. Но он не хотел, чтобы письма перестали приходить.

Горстка друзей, которым Бен доверил правду о своей нити, — все они были длиннонитными, — вначале поддерживали с ним связь довольно часто, звонили или писали, чтобы узнать, как дела. Но в последнее время общение постепенно угасало. Даже Деймон, который еще в апреле уговорил Бена вступить в группу поддержки, каждый понедельник утром интересовался, как прошла очередная встреча, последние две недели подряд забывал задать этот вопрос.