Я никогда не встречалась с этим парнем, но я видел достаточно его снимков на ESPN, чтобы, если бы я столкнулась с ним на улице, я уверена, что узнала бы его.

— Что случилось с ним в этом году? Он выиграл «Хейсман» в декабре прошлого года, а потом бац, он исчез. Милтон Такерсон был вашим стартовым игроком с начала сезона, верно?

Такерсон неплох, но он — определение среднестатистического игрока. С тех пор как Морган, мощный квотербек на пути в НФЛ, выбыл из строя из-за травмы, у Такерсона было больше времени проявить свои навыки.

Но он хорош только в студенческом футболе, и в этом нет ничего особенного.

— Такерсон и Уайт. Что касается Моргана… Он получил поцелуй смерти в феврале, — тень печали омрачает моего отца. Независимо от того, насколько большим придурком он является для своих игроков, он любит их. Есть ли у него развратный, запутанный, граничащий с оскорблением способ показать это? Абсолютно. Делает ли любовь это приемлемым? Черт возьми, нет. Но все равно это любовь.

Я думала, что это изменится после Джулиана, но, думаю, нет.

Я делаю глубокий вдох и сочувственно морщусь.

— Да, это отстой. Но сейчас с ним, должно быть, все в порядке, если ты планируешь вернуть его?

— Физически да. Он убивал себя на терапии и практике. Но мысленно… нет. Парень продолжает портить мне настроение, как будто все его природные таланты и все те стратегии, которым мы его научили, пошли насмарку после его травмы. Вчерашняя тренировка была ужасной. За последний час он немного улучшился, но не настолько, чтобы я почувствовал уверенность в его способностях.

— Просто дай ему выйти в течение первой четверти, — предлагает мама, подходя к раковине, чтобы вымыть руки.

— Если он не справится хорошо, снова поставь его на скамейку запасных.

— Тогда средства массовой информации будут окружать меня со всех сторон. Они подумают, что он все еще болен. Они будут подвергать сомнению его навыки и отпускать дерьмовые комментарии о его жизнеспособности в лиге. Если он встанет, сыграет и плохо справится с работой, они обвинят меня, а потом будут преследовать его. Здесь нет победы, — мой папа качает головой.

— Мы с Дагером разговаривали, и мы думаем, что было бы неплохо просто позволить ему это сделать. Заставить его сыграть всю игру, и если он отстой, то к черту все. Это на его совести. Это первая игра против UMass, и гораздо важнее, чтобы играл звездный игрок нашей футбольной команды, чем победить. Моральный дух университета и все такое.

— Просто разрешить? — я повторяю, удивленно, — С каких это пор ты из тех, кто может что-то сделать?

— Я не хочу, но я думаю, что из-за того, что он не играл в нулевую игру, он сомневается в себе, и это портит ему настроение. Раньше он делал ход примерно за 1,3 секунды, а теперь ему требуется больше 3,2. Черт возьми, его так часто атакуют товарищи по команде, что его тренировочная майка зеленая.

Я хмурюсь.

— Это немного разочаровывает. Тебя, должно быть, огорчает, что один из самых многообещающих игроков десятилетия провалился.

— Он не неудачник, Грета, — рычит папа, защищаясь. — У него просто трудные времена.

И держу пари, что то, что ты ведешь себя с ним как полный засранец во время тренировки, ему тоже не помогает. Он мог бы защищать своего игрока передо мной и моей мамой, может быть, даже наедине со своими помощниками тренеров, Дагером и Принстоном, но я прекрасно знаю, что папа, которого в данной ситуации более уместно называть тренером Сахнун, вчера устроил Моргану новый скандал. Возможно, я никогда не была свидетелем ни одной практики в колледже под руководством моего отца, но, основываясь на том, что я знаю из средней школы и от Джулиана, я уверена, что мой отец разорвал Отиса Моргана в клочья.

— Эй, пап, — медленно начинаю я, внезапно в моей голове появляется мысль, что со всеми этими разговорами о футболе. Я сглатываю, сохраняя свой тон нейтральным, почти незаинтересованным.

— На самом деле у меня есть к тебе футбольный вопрос.

— Чего ты хочешь? — из обоих моих родителей мой папа меньше всего говорит на своем родном языке, и это потому, что на самом деле он никогда не жил в Алжире. Его отец, мой дедушка, иммигрировал в Соединенные Штаты в качестве военного беженца, прямо перед рождением моего отца, что сделало папу алжиро-американцем в первом поколении. Выросший здесь, он полностью усвоил культуру, борясь со своим наследием в попытке вписаться в нее. Среди своей семьи он аутсайдер, будучи единственным, кто никогда не хотел возвращаться домой после того, как все уладилось, и он остался ради карьеры в Штатах.

Единственный раз, когда он не говорит по-английски, это когда он в стрессе или не думает, и даже тогда его стиль общения нарушен, учитывая, как мало он говорит на нем изо дня в день. И когда они с моей мамой разговаривают, это в основном по-французски. Единственный раз, когда я слышал, как мой отец говорит по‒кабильски в течение длительного периода времен, я могла бы добавить, это когда он разговаривал с семьей дома, или когда мы посещали их несколько раз, и даже тогда его красноречие вызывало критику. Забавно, насколько папа хорош во французском. В тот день, когда мой дедушка узнал, что его сын выучил язык колонизаторов ради девушки, начался настоящий ад.

Когда мама рассказывает эту историю, она смеется, но папа всегда выглядит бледным. Я бы также счел это забавным, если бы вся ситуация не была глубоко травмирующей и серьезной.

— На самом деле, это не столько футбольный вопрос, сколько вопрос о вашей футбольной команде, — хлопая костяшками пальцев, я собираю себя в кулак и быстро приступаю к делу.

— У вас в команде есть парень по имени Резерфорд? Это второе имя, а не первое, — глупо, глупо, глупо. Я ненавижу себя в ту же секунду, как эти слова слетают с моих губ.

— Резерфорд? Нет, я не… Я так не думаю? Но опять же, на самом деле я не знаю вторые имена своих игроков. Я едва помню их имена, — он выглядит подозрительно. Я никогда, ни разу, не интересовалась ни одним из его игроков.

— Почему?

Прежде чем у меня появляется шанс ответить, настойчиво звонят в дверь ‒ один, два, три раза.

— Грета, открой дверь, — командует папа.

Я смотрю на маму, надеясь, что сделает это вместо меня.

Папе это совсем не нравится.