боли мы имеем то утешение, что, если она становится слишком сильна, мы совсем перестаем ее чувствовать. Истинная же причина того, что заставляет страдать людей, не привыкших к перенесению боли, состоит в том, что они не привыкли довольствоваться духовной стороной и слишком привержены к телу. Напротив, мудрец отвлекает душу от тела и более занимается этой лучшей и божественной частью себя. О теле же, жалком и хрупком, он заботится лишь насколько это необходимо.

«Но тяжело в болезни лишение обычных наслаждений: приходится воздерживаться от пищи, жаждать, голодать». В первое время, действительно, такое воздержание трудно, но затем, по мере того как мы устаем и слабеем, самое желание проходит. Аппетит становится капризен, и то, что прежде нравилось, становится противным. Умирают сами желания. А тогда уже совсем не трудно быть лишенным того, чего перестаешь хотеть.

Прибавь еще и то, что всякая боль прекращается и не всегда возвращается снова. Сверх того, можно уберечься от заболевания и даже бороться с самою болезнью лекарствами. Всякая болезнь имеет предупредительные симптомы, особенно же такая, припадки которой возвращаются по нескольку раз. Всякую болезнь можно терпеливо переносить, если не бояться того, чем она угрожает в худшем случае. Не увеличивай же сам своих страданий жалобами. Сама боль легка, если ее не преувеличивает воображение. Напротив, если ты попробуешь успокоить себя и скажешь: «Это ничего» или «Это еще можно терпеть; буду тверже; скоро пройдет», то ты сделаешь саму боль легче уже тем, что будешь так думать. Ведь все зависит от нашего мнения: не только честолюбие, роскошь и скупость зависят от того, как на что смотреть, но и болезнь зависит от нашего воображения. Всякий чувствует себя настолько несчастным, насколько считает себя таким.

Не следует также жаловаться на прошлые болезни и повторять: «Никогда еще не было так худо! Какие мучения, какие боли я перенес! Думали, что я и не встану. Родные оплакивали меня; врачи отказывались лечить. Кажется, саму пытку легче было бы вынести». Может быть, все это так и было, но ведь это прошло. Что за удовольствие вспоминать о прошлых несчастьях и снова страдать оттого, что когда-то испытал горе. К чему прибавлять к своим страданиям также и то, чего не было, и лгать перед самим собою? Наконец, скорее приятно вспоминать, что бедствие уже миновало: естественно радоваться концу страданий. Итак, избегай страха будущих страданий и воспоминаний о прошлых. Последних уже нет, а первые еще не наступили. Наконец, полезно в самых тяжелых обстоятельствах помнить, что сладостно будет и это с течением времени вспомнить.

Итак, всеми силами борись с болезнью. Если сдашься, будешь побежден; если же укрепишься – победишь.

Многие сами навлекают на себя обвал, которому следует противостоять. Если ты поддашься тому, что бременит, угрожает, нависает, оно хуже обрушится на тебя; напротив, если ты противостоишь и захочешь сопротивляться, то ты устранишь этим опасность. Сколько ударов по лицу и по всему телу получают атлеты! Однако они переносят все эти мучения из желания славы и терпят их не столько потому, что сражаются, сколько для того, чтобы сражаться. Самое их ремесло – мука. Тем более должны мы побеждать всякое страдание, что наградою нашею будет не венок, не лавр, не глашатай, водворяющий тишину перед чтением похвального слова в нашу честь, но добродетель, стойкость духа и мир, приобретаемый раз навсегда, коль скоро мы победили судьбу.

«Но мне больно». Ну что же? А разве не будет больно, если ты будешь переносить страдания малодушно? Насколько враг опаснее для бегущих, настолько всякая неудача вредоноснее для того, кто теряет мужество. «Но мне тяжело». Так что же? Разве мы для того сильны, чтобы нам все было легко? Что предпочтешь ты: чтобы болезнь была долгая или чтобы она была острая, но зато короткая? Если она будет долгая, в ней будут периоды отдыха; раз течение болезни продолжительно, очевидно, она будет то усиливаться, то ослабевать. Болезнь же короткая и острая ведет к одному из двух: или к выздоровлению, или к смерти. А не все ли равно, чего не будет, болезни или самого больного? В обоих случаях страданию конец.

Полезно также занимать свой ум посторонними размышлениями и стараться не думать о болезни: припоминай, что было в твоей жизни хорошего и славного. Обращайся к лучшей части своего существа. Вспоминай о том, что тебе доставляло удовольствие. Тут на память придут и примеры мужественного перенесения боли: тот мужественный человек, который продолжал читать в то время, как ему вырезали опухоль, и другой, который улыбался в то время, когда раздраженные этой самой улыбкой палачи изощряли над ним свою жестокость. Неужели же ты не способен силой рассудка победить ту боль, которую можно было победить смехом? Как бы ни был силен твой насморк и как бы ни терзал твою грудь постоянный кашель, как бы ни трясла тебя лихорадка и ни мучила жажда, как бы ни сводила судорога твоих суставов, все-таки огонь, застенок и растравление едва заживающих ран раскаленным железом – мучительнее, и однако тот, кого так пытали, не стонал; мало того – не отвечал, смеялся, и притом от души. Ты тоже мог бы после этого смеяться над болезнью.

Но скажут – болезнь не дает ничего делать; приходится из-за нее бросать все дела. О, нет! Болезнь завладевает только телом, а не душой. Конечно, скороход, заболев, перестает владеть ногами, башмачник и всякий другой ремесленник лишается рук, но если приходится пускать в ход умственные способности, то можно размышлять, учить, слушать, учиться, спрашивать, вспоминать… Чего же еще? Неужели ты будешь думать, что ничего нельзя делать больному? Ты должен доказать, что болезнь можно если не победить, то хотя бы переносить. Поверь мне, добродетель может жить хотя бы на одре болезни. Не только оружие и военная служба дают случаи выказать бодрость духа и презрение к опасностям; и в мирных одеждах храбрый муж может выказать свою доблесть. У тебя есть дело – борись с болезнью. Если ничто тебя не расстроит и не смутит, ты явишь собою прекрасный пример доблести. О, какой богатый источник был бы для славы, если бы нас можно было видеть во время болезни! Смотри же сам на себя и восхищайся собою.

Есть два вида наслаждений – телесные, которым болезнь мешает, хотя не исключает их и даже в иных случаях возбуждает: так, при жажде приятнее пить, при голоде приятнее есть, и вообще все, что нам достается после известного воздержания, ценится нами больше. Духовные же радости, которые и лучше, и прочнее телесных, не возбраняются больному никакими врачами. А