Лозунг старый, но сейчас вытащен со склада, протерт от пыли и мышиных экскрементов.

Тем более, в этот год еще вполне активного генсека Андропова, когда он только запускает везде активистов, дружинников и милицию с проверками — мне тем более не стоит вести тунеядческий образ жизни.

Да еще с таким хобби — как возить товары из одного конца Советского Союза в его другую часть, слава богу, что расположенную совсем недалеко.

Хотя я бы с большим удовольствием его вел, просто спекулировал, тренировался и спал со Светочкой с полным сил энтузиазмом. Еще бы отправлял предупреждающие письма в органы власти и контролирующих все и вся структур.

Пока я ничего не придумал до увольнения, время у меня подумать еще есть, так что я сильно ни о чем не переживаю.

На следующее утро, проводив свою подругу прямо до ПТУ, как верный оруженосец и помахав рукой своим знакомым одногруппницам с важным видом самостоятельно живущего парня, я отправился по нужному мне адресу к Измайловскому проспекту, дом десять.

Вообще, очень здорово, что отдел кадров моей прежней работы находится тоже в двух минутах неспешным пешком.

Неплохо я у Таисии Петровны устроился, работа в тридцати метрах, бывшая учеба в пятисот, отдел кадров и сам торг в сотне метров.

Это искусство в Италии называется умением красиво жить.

В здании я спросил у скучающего вахтера, пожилого мужика, где тут отдел кадров и на его законное недоверие, выразившееся в словах:

— А тебе зачем сюда, малец?

Ответил важно:

— Увольняться пришел. Так где отдел кадров, уважаемый?

— На втором этаже, кабинет двадцать два.

Поднялся наверх по очень широкой лестнице и постучался в указанную дверь, где меня встретило удивленным взглядом не меньше десятка женских глаз.

Пожилые, взрослые и пара ничего молодых женщин уставились на меня с недоумением:

— Тебе чего, мальчик?

Я не стал ничего говорить про своего мальчика, который куда-то там не влезет, но все же обиделся.

Только что я был ценным сотрудником из овощного магазина, незаменимым как Ростральная колонна около Биржи и на тебе — какой-то я оказывается «мальчик».

— Увольняться пришел. Попрошу мою трудовую и выходное пособие в два оклада, — зачем то вспомнил я увольнение со службы в той жизни.

— А фамилия твоя какая? А, Бессонов! Тебе сначала нужно к Валентине Дмитриевне подойти. У нее к тебе разговор есть, кабинет восемнадцать, — ответила мне одна из пожилых кадровичек, не обращая на требование двух окладов.

— А можно без разговора? Давайте мою законную книжку и я пойду, дел у меня важных очень много, — попробовал я настоять на своем, однако, на меня уже не обращает внимания говорившая со мной женщина.

— Иди, Бессонов! Не укусит тебя парторг, — зато весело ответила одна из молодых симпатяшек с пепельной химией, задорно тряхнув головой и обрадовавшись возможности отвлечься от заполнения каких-то формуляров.

Делать нечего, предчувствуя какие-то новости, ждущие меня у парторга, как мне и обещала моя директриса, я закрыл эту дверь и постучался в следующую дверь через кабинет.

В кабинете нашлись две женщины, одна из которых отозвалась на произнесенное имя-отчество и не стала разговаривать со мной в кабинете при своей соседке, а отвела меня в конец коридора к большому окну.

— Точно, что-то интересное намечается, — понял я.

Парторг Валентина Дмитриевна, женщина еще в интересном возрасте, с четвертым размером груди под блекло-голубым пиджачком и рыжими волосами, не стала долго ходить вокруг да около:

— Так, Бессонов Игорь, кажется… Ты же комсомолец, Игорь? — напористым таким, как на собрании, тоном меня спрашивают.

Я уже и позабыл про такое дело, честно говоря, занятый работой в магазине, где это абсолютно никому не интересно, спекулятивным обогащением, что явно не стыкуется с нахождением в передовом отряде советской молодежи и еще хорошо насыщенной личной жизнью. Теперь еще мыслями о том, как правильно распорядиться полученными знаниями и помочь людям страны Советов.

Комсомольский билет лежит в комнате, отметок об уплаченных взносах там с мая прошлого года нет.

— Конечно, комсомолец! — на всякий случай говорю я, — только какое это имеет отношение, если я уволен из торга со вчерашнего вечера?

Решил подстраховаться, если парторг захочет нагрузить меня каким-нибудь поручением напоследок.

Хотя, что ей там про меня Софья Абрамовна рассказала? А что она спрашивала, интересно?

— Это легко можно исправить, трудовая твоя пока у меня лежит! — слышу я.

Еще интереснее становится, к чему бы такие новости? Зачем парторгу моя трудовая?

— В каком смысле, исправить?

— Твое увольнение из торга! Есть для тебя предложение интересное!

Точно, нужен я парторгу и моя характеристика от мудрой по жизни Софьи Абрамовны ее устроила.

— Есть для тебя работа в торге, синекура настоящая! Не переломаешься! Взамен ты станешь нашим комсоргом и кое-что для меня выполнишь!

Глава 10

Ого, я не ослышался? Мне явно предлагают какую-то взаимную сделку!

Вот эта самая женщина с пышным бюстом и жестко сжатым ртом? Еще непонятно какую, но точно предлагает!

Только видно моему хорошо опытному глазу, что самой ей эта тема не нравится, как я отчетливо понимаю!

В груди сформировалось ожидание какого-то подходящего мне предложения, возможно, что новую работу искать не придется, есть уже что-то на подходе.

Уже что-то из выстраданного партийным организатором Райпищеторга Ленинского района.

Насколько я понимаю Софью Абрамовну, она про меня все знает, как настоящий представитель торговой мафии и еще истинная дочь того самого народа, которого пророк сорок лет зачем-то по пустыне водил.

Такие люди все видят и сразу понимают с полуслова, этого у них не отнять, выработанная тысячелетиями выживания привычная привычка.

Не все, конечно, она знает доподлинно, оборота моего наверно не представляет полного даже в близкой степени. Ведь и подруги мои его где-то на половину занижают. Думает, наверно, что я за сотню рублей в месяц чистыми так ишачу с эстонской продукцией, раз за семьдесят так же хорошо грузчиком работаю.

Но, в принципе про мои дела спекулянтские точно должна оказаться в курсе.

И все же порекомендовала меня, да не какому-то постороннему покупателю, а самому товарищу парторгу!

Что-то очень сильно ту прижало, как я вижу, лицо свое кривит недовольно, однако все же не отступается.

— Комсоргом? Всего Райпищеторга?

— Да, именно всего!

В ответ я пораженно смотрю в лицо Валентине Дмитриевне и вижу, что она не шутит.

Неужели судьба именно так подталкивает