Шрифт:
Закладка:
— Прости, Тьелко… — фыркнул беловолосый Феаноринг, дёргая поводья и стремительно уезжая вперёд. — Отец мёртв! — вдруг обернувшись, крикнул Туркафинвэ брату. — И Руссандол тоже! И с этим ничего поделать нельзя!
Напишу
Ровные удары сердца, маятником отсчитывая время, возвращая, словно щелчки метронома, правильный ритм мелодии жизни, шаг за шагом, медленно, не спеша, выводили сознание из глубочайшего мрака, как из подземелья, по ступеням вверх, к свету.
Переливающемуся всеми существующими оттенками сиянию красивейших кристаллов.
Сильмарили совсем близко, но недосягаемы, как никогда.
«Будьте вы прокляты!» — на ненависть ещё остались силы.
Ритмичный стук сердца — звук шагов по лестнице из небытия. И чем ярче свет, чем дальше позади остаётся тьма и беспамятство, тем больнее. Залитый волшебными красками мир весь состоит из боли. Она ощущается всюду, рвёт тело изнутри и давит снаружи, скручивает, сминает, раздирает…
И на фоне идеального ритма, отбиваемого сердцем, начинает греметь сбивчивая какофония отчаяния: лучше бы не было этих Камней, Исхода, Клятвы… Клятва… И тонущий в топи безысходности разум отчаянно хватается за крепчайший мост, выстроенный… именем Создателя Эру…
В горле ощутилось что-то холодное, мягкое… Как размоченный в молоке хлеб. И пришло запоздалое понимание, что надо было постараться не глотать, ведь никакая магия не способна заменить для живого тела пищу и воду, а, значит, если не есть, наступит избавление. Да, посмертное метание в бездне ужасно, но не настолько… Ничего не может быть хуже рвущего плоть прикосновения рук Моргота.
Яснее сознание, ярче свет — мучительнее боль. Она всюду, от неё не избавиться. Майтимо кричал бы, если бы были силы.
Правое запястье зачем-то отстегнули от цепи, и рука бессильно упала.
— Пиши! Братья должны знать, что ты жив! Пиши, что тебя отпустят на свободу, если они откажутся от войны и уйдут! Пусть признают поражение и мои права на Сильмарили!
В горле снова ощутилось что-то холодное, Майтимо хотел попытаться сопротивляться, но голову оттянули назад за волосы, рот зажали. А потом в лицо ударила ледяная вода.
Вздрогнув, Феаноринг вдруг почувствовал, что стало легче. Теперь боль сосредоточилась в коленях, перекрыв все другие ощущения, но воспринималась, словно сквозь сон — отрешённо и равнодушно.
— Пиши!
В ладони как-то оказалось перо, под рукой — приколотый к столу лист бумаги. На запястье откуда-то взялась петля — кто-то в любой момент готов дёрнуть верёвку, чтобы не позволить пленнику «делать глупости».
«Я напишу, — вдруг очень ясно промелькнула мысль. — Напишу».
У вас один день
— Это правда мы, не стреляйте! — рассмеялся Туркафинвэ, заметив спрятавшихся лучников Амдира, и воины были крайне удивлены, что их обнаружили. — Это Нолдор, а не твари Моргота, принявшие облик сынов Феанаро Куруфинвэ!
Хуан ткнулся мордой в здоровую ногу хозяина, и эльф погладил пса по голове, наклонившись в седле.
Питьяфинвэ вышел встречать братьев в сопровождении пятерых лучников, и выглядел живым трупом. Со стороны реки появился мрачной тенью Тэлуфинвэ с топором и вязанками дров. Не здороваясь, младший из Феанорингов сразу направился к Макалаурэ, положив поленья рядом с ближайшим костром.
— Надо поговорить, Кано, — не поднимая головы, глухо произнёс Амбарусса. — Ты голоден? Давай возьмём что-нибудь и пойдём к реке.
Зачем-то обернувшись в прожжённый плащ, Макалаурэ осторожно спешился.
— Спасибо, что согласился, — с горечью проговорил Тэлуфинвэ, и от его слов стало не по себе.
***
— Не понимаю, почему мой шатёр ставили так долго! — возмущался Туркафинвэ, пригласив к себе Амдира, братьев и сына Асталиона.
Хуан лежал с закрытыми глазами у ног хозяина, мерно дыша. Могло показаться, что пёс крепко спит, ничего не замечая вокруг.
Внимательно выслушав воина Дориата и Линдиро, Туркафинвэ поблагодарил эльфов за смелость и вежливо выпроводил, оставшись наедине с братьями.
— Знаешь, Тьелко, — усмехнулся Карнистир, наливая себе сразу два сорта вина разной крепости в один кубок и добавляя какую-то прозрачную жидкость из пузырька, лежавшего в поясной сумке, — мне нравится твоя способность обсуждать важные дела в отсутствии королей.
— Макалаурэ куда-то ушёл, — ярко-синие в свете свечей глаза Туркафинвэ вспыхнули, — я не собираюсь его искать. Придёт, расскажу, что спросит.
— А что не спросит?
— Морьо, — беловолосый Феаноринг сел удобнее, — что ты от меня хочешь?
— Потом обсудим, — поднял кубок Карнистир.
— Хорошо.
Туркафинвэ оглядел остальных братьев: Питьяфинвэ ковырял ножом мясо, смотря куда-то сквозь полы шатра, Куруфинвэ и вовсе, казалось, спал.
— Я вот о чём подумал, — снова заговорил Тьелко, — о нас разлетелась молва, и, наверно, даже в отдалённых маленьких поселениях слышали о воинстве посланников Валар. Можно только догадываться, как именно описывали нашего короля-отца, но тех, кто его видел и знал, практически не осталось. Зато у нас есть ещё один Куруфинвэ, выглядящий практически, как…
— Это бред сумасшедшего орка! — вскочил, как ошпаренный, Курво.
— Выслушай сначала!
— Нет!
Карнистир хмыкнул и налил себе снова. Питьяфинвэ перевёл взгляд на Тьелко, смотря на него с подозрением.
Вдруг Хуан навострил уши и поднял голову. Отдав псу мысленный приказ идти проверить, всё ли в порядке, Туркафинвэ поморщился:
— Морьо, не знаю, что ты там пьёшь, и знать не хочу. Наливай.
***
— Вы правда не нашли тело? — после долгого молчания спросил Тэльво, отведя, словно с трудом, взгляд от спокойно журчащей реки.
Младший Феаноринг не поднимал с глаз низко опущенный капюшон черного тёплого плаща, лицо почти полностью скрывала тень.
— Да, — вздохнул Макалаурэ, — зачем мне врать?
— Чтобы оправдать себя? — Тэлуфинвэ испытующе посмотрел в глаза брату. — Мы ведь должны были идти на те переговоры все вместе, но у каждого нашлись свои причины и отговорки, чтобы бросить брата одного. И теперь каждый из нас оправдывается, убеждает себя, что Нельо не погиб, что однажды он вернётся, живой и здоровый, простит нам наше бездействие, и всё станет хорошо.
— Зачем
