на палец и смотрел, как она, явно не ожидавшая увидеть мир под таким углом, с осторожным изумлением вытягивает шею и шевелит рожками.

Келеборн задумчиво попинывал мыском сапога белый камешек речной гальки.

— Это стоит обдумать. К примеру, насчёт осады… На западе Дол-Гулдур ограничен Андуином, на севере — болотами…

— Но на юге почти до самых границ Мордора простираются безлюдные пустоши, вряд ли мы соберём достаточно сил, чтобы держать все эти обширные земли под пристальным надзором. А вастаки, живущие на востоке и северо-востоке от Дол Гулдура, ведут с Крепостью торговые дела и являются практически союзниками Саурона.

— Да, это явное затруднение, — с неохотой признал Келеборн. — Но вастаки — дикари по своей сути, вряд ли они могут представлять собой какую-то достаточно опасную и внушительную силу.

Гэндальф покачал головой.

— Зря ты так думаешь. Вастаки — храбрый и воинственный народ, они не испугаются наших мечей и стрел и даже, боюсь, могут найти, чем ответить.

— Мечей они не испугаются, это верно, — негромко заметил Саруман, по-прежнему разглядывающий что-то на противоположном берегу реки, — но зато могут испугаться того, чего боятся все — и люди, и орки, и стар, и млад.

— Что ты имеешь в виду?

— Голод, холод… мор, в конце-то концов. Судя по тому, что я видел в Дол Гулдуре, в случае пришествия в Крепость какой-либо серьёзной хвори там все будет, гм-м… не особенно хорошо.

Келеборн и Гэндальф переглянулись.

— Э-э… ты это к чему?

Саруман задумчиво перебирал в пальцах тоненький кожаный ремешок с завязанными на нем узелками, видимо, размышляя, стоит ли продолжать:

— Я был в Крепости, когда на юг Дол Гулдура пригнали с востока партию рабов, у которых обнаружились признаки гнилой лихорадки. Распространение хвори удалось остановить только потому, что назгулы вовремя спохватились и успели установить кордоны… да и орки к этой болячке практически невосприимчивы. Но в другой раз Дол Гулдуру может так и не повезти, особенно если туда нагрянет недуг, который долго не проявляет себя и плохо поддаётся лечению… Какая-нибудь пустынная чесотка, к примеру. Она не смертельна, но способна доставить много неприятностей и надолго вывести из строя — как людей, так и орков.

— Любопытно, — заметил Келеборн. — Только вряд ли существует магия, способная вызвать в Дол-Гулдуре подобное поветрие по щелчку пальцев.

— В пустынях Востока эту хворь разносят мыши и крысы. Так что задача… если мы вдруг решим её перед собой поставить… может оказаться вовсе не настолько невыполнимой, какой представляется на первый взгляд.

Келеборн нахмурился — и даже, пожалуй, встревожился. Уголки его губ опустились книзу, отчего рот стал похож на скорбную опрокинутую скобку.

— Но это… опасно. Такие игры с огнём никого ещё до добра не доводили… Кто может утверждать, что подобная хворь, вызванная намеренно, не вырвется за пределы Дол-Гулдура и не распространится по восточному берегу?

— Болота надёжно ограждают не только Дол-Гулдур от леса, но и лес — от Дол-Гулдура.

— А на юге и востоке?

— А на юге и востоке безлюдье и пустоши, да и подобные болячки — дело обычное… Но я пока не призываю ни отлавливать в пустынях заражённых мышей, ни запускать их в дол-гулдурские амбары, я просто, гм… привожу пример, как можно ослабить противника, не прибегая при этом к открытой войне. Ну, чисто умозрительно. — Саруман бросил на эльфа быстрый взгляд из-под полуопущенных век. — Ведь ты, помнится, сам хотел стать драконом, чтобы смести другого дракона.

Владыка не дрогнул. Смотрел на Белого мага прямо и пристально, и во взоре его в равной степени мешались изумление, негодование и холодное отвращение.

— Ты безумец, Курунир. Бессовестный и опасный безумец, я всегда это подозревал, а теперь в очередной раз имею возможность в этом убедиться. И, если я хотел стать драконом, то для тебя, похоже, это и впрямь давно пройденная ступень. Намеренное разжигание опасного мора… Это не просто низко и немыслимо, это, я сказал бы — чудовищно. Подло. Одним словом… — морщась, он потер лоб кончиками пальцев, точно надеясь отыскать в памяти это, одно-единственное выразительное и точное слово.

— Не по-эльфийски? — подсказал Саруман.

— Скорее — по-орочьи, — вполголоса заметил Гэндальф.

— Зато действенно и доступно, — возразил Белый маг. — По-орочьи? Ну что ж, почему бы и нет? Орки порой отличаются исключительным здравомыслием и практичностью, направленной в первую очередь на достижение результата, а не витающего в облаках обманчивого идеала.

Келеборн зябко поежился — должно быть, речная прохлада давала о себе знать.

— Сдаётся мне, ты слишком много думаешь об орках в последнее время, — проворчал он. — Даже хуже — ты сам начинаешь думать, как орк. И предлагаешь нам тоже заняться этим?

— Если мы не будем думать об орках, — безмятежно возразил Саруман, — то кто будет? Саурон, надо полагать? Он уже весьма успешно продвинулся в этом направлении.

— По-твоему, мы должны уподобиться Саурону?

— Нет. Но мысль о том, что люди могут жить пусть не в мире, но в тесном соседстве и даже сотрудничестве с орками, тебе, вижу, просто претит.

— Зато ты, по-видимому, только об этом и мечтаешь, — процедил Владыка. — Орки занимают все твои помыслы…

— Как один из народов Средиземья — да. Я этого и не скрываю… Скажу даже больше — чем дальше, тем искреннее я ими, орками, восхищаюсь, Келеборн. Их жизненной силой, выносливостью, плодовитостью, приспособляемостью к любым тяготам существования и способностью крепко стоять обеими ногами на земле… Сколько тысячелетий их уже все гнобят, пытаются изгнать за край видимого мира или вообще стереть с лица Арды, извести под корень любыми возможными способами? А они здравствуют себе как ни в чем не бывало, отстаивают своё право на жизнь и место под небом, пьют, едят, веселятся, живут настоящим и не страдают невнятной хандрой по прошлому. Такой непотопляемости и стойкости духа и впрямь впору позавидовать, разве нет?

Призрачная флотилия белоснежных эльфийских ладей была на расстоянии полусотни ярдов от берега, и в их плавном бесшумном продвижении начало чудиться что-то жутковатое, чересчур неземное — скрипни уключина, или вполголоса выругайся прищемивший палец гребец, и, кажется, неприятное наваждение разом рассеялось бы. Но над рекой царила тишина — только волны, накатываясь на берег, шелестели тихо и словно бы виновато, точно стесняясь производимых звуков и вообще собственного существования.

Келеборн стоял неподвижно, как гранитная статуя.

— Что ж… меня не удивляют твои слова, — холодно произнес он. — Ты всегда видел в орках родственную душу.

— Не всегда, — помолчав, сказал Саруман. — Но я слишком долго пробыл среди орков, чтобы не рассмотреть их поближе и не научиться видеть, так сказать, «изнутри».

— В этом и есть