Неуверенно и неубедительно звенит звонок. Никто не обращает внимания.

— Что тут происходит? — Ластику почти удаётся грозный голос. Надо же, не прошло и полгода.

— А где Вася Пупкин, то есть Пономаренко? — Вслед за мной озираться начинают все. — С него ведь началось, он своего друга-уголовника сюда привёл!

Переглянувшись, несколько мальчишек исчезают за поворотом из коридора.

После отчаянного мочилова чувствую себя опустошённым, словно после жгучего акта любви с невообразимо желанной красоткой. Интересно, откуда не так уж часто посещающее меня блаженное чувство успокоенности? Повалили хмыря, кто-то приложился к его портрету. Рассказывать дольше, чем делать.

Ушли на урок мы только ещё минут через десять. Полиция у нас какая-то неторопливая.

— Это кто его так уделал? — Удивился патруль.

— Она, — тычу пальцем в, до сих пор стоящую столбом, географичку.

Директор ладно, но физкультурник, что застал конец славной битвы, тоже отвешивает челюсть вниз от неожиданности.

— А чо вы думаете? Знаете, какие у нас учителя! — Старательно пучу глаза. — Такие тётки есть, любого гангстера обломают!

Географичка действительно крупная дама. Полицейские, вдоволь налюбовавшись на неё, принимаются паковать пострадавшего злодея.

— Наконец-то явился наш славный витязь, — слегка насмешливо приветствует мадам Нелли.

— О, прекрасная мадам, вы же знаете, что только исключительные обстоятельства могут заставить меня пропустить ваш урок.

За одну настолько сложную фразу Нелли меня тут же прощает. Как и моих друзей. Димон заверяет, что мы спешили изо всех сил, а Зина бурчит что-то невнятное, но тоже по-французски.

29 ноября. Больница.

— Ого, какой у тебя номер! — Искренне восхищаюсь условиями, которыми обеспечили друга. — Ты постаралась?

— А чего ей зря простаивать? — Катюша пристраивает цветы в вазу. Любят девочки цветочки. Это Зиночка деловито пристраивает фруктовые припасы в шкафчик и на блюдо в центре столика.

Мы в гостях у Тима. Ему определили сотрясение мозга лёгкой и средней тяжести. Димки с нами нет, он дома отлёживается. Вражина как-то успел его зацепить.

— Подождите, я встану… — лёгким движением тренированного атлета Тимофей переходит из положения лёжа, садится на кровати.

— Ещё раз так сделаешь, я тебе вторую блямбу навешу. Для симметрии.

Под левым глазом у друга не синяк, а гематома, оккупировавшая большую часть левой половины лица.

— Ты думаешь, я шучу? — Смотрю на друга недоброжелательно. — Твоя задача сейчас какая? Восстановится полностью и за максимально короткий срок.

Приходится читать лекцию.

— С сотрясением мозга так же, как с переломами. Чтобы кость срослась, ей нужна полная неподвижность. Как там в голове мозги крепятся, не знаю. Но чтобы они снова закрепились, нужна полная неподвижность головы. Минимум неделю ты должен лежать…

Тим безмолвно, одними глазами, взвывает.

— Ну, хотя бы три дня, — смягчаю требования. — Двигаться ты должен как можно меньше и будто под водой находишься. Смотри!

Ложусь на пол, медленно-медленно встаю. Стараясь держать голову неподвижно, очень медленно иду. Замедленно поворачиваюсь, сажусь в кресло.

— Вертеть головой тоже нельзя. Поворачивайся медленно всем телом.

— Я так совсем ослабею… — бурчит Тимофей.

Пришлось учить ещё одной вещи. Сам не пробовал, только читал. Возможности такой не было, слава небесам, в больницу надолго не попадал ещё. Хитрость в том, чтобы двигаться виртуально, в своём воображении. Как угодно двигаться, представлять, что гребёшь, крутишься на турнике, борешься. Тогда мускулатура останется в прежнем тонусе.

— Так что ложись давай! Медленнее, медленнее! Голову держать неподвижно!

Балбес! Все балбесы вокруг! Не Тима имею в виду, а врачей, которые не могут обучить или хотя бы рассказать совсем простые вещи, напрямую связанные с диагнозом.

— Полиция в школу не приходила? — Тим наконец умащивается на лежбище.

Переглядываемся. Хрен его знает, приходила или нет, нас точно не допрашивали.

— Ко мне приходили, — Тим ухмыляется. — Я всё свалил на тебя, Витёк, гы-гы… шучу. Во всём виноват Пупкин.

— Хохотать тебе тоже нельзя, — обрубаю его веселье, — звуковые волны проникают в мозг и разрушают его.

— А я всё думаю, почему дебилы любят так громко ржать, — задумчиво произносит Катя, и тут мне приходится душить истерические приступы смеха. — Оказывается, всё наоборот. Они дураки, потому что любят громко смеяться.

— Да… — кое-как справляюсь с очередной волной веселья, — всегда считал, что Зиночка из нас самая умная, никогда не смеётся.

Катя с сомнением смотрит на подружку, а я забиваюсь в уголок, утирая слёзы.

— Интересно, а кто Миху так отделал? Он и так-то не красавец… — рано или поздно я должен был справиться с кипучим весельем. Это выкрутасы детского организма, не иначе.

— Как, кто? — Выпучивается на меня Тимофей. — Я, конечно, не всё видел, но как ты джигу плясал на его морде, успел заметить… но ты не думай! Следаку я ничего не сказал. Про тебя. Лишнего.

— Я? Джигу? — На мой вопросительный взор Зиночка отвечает утвердительным взглядом. — Ничего такого не помню.

— Ещё ему кто-то ногу гвоздём проткнул, — докладывает Тим и задумчиво продолжает, — интересно, кто?

— А пусть докажут, — на моё бурчание хихикает даже Зина.

— Хорошо, что я не видела, — морщится Катя.

— Детям и женщинам на такое смотреть нельзя, — наставительно поднимаю палец.

— А Зина?

— Зина — не деть и не женщина. Зина — валькирия.

На гримаски, которые выдаёт Катюша, дружно любуемся с Тимофеем. Слегка поправляет локон около уха, немного задирает носик, негромко хмыкает. Интонацию междометий можно расшифровать так: зато я королева и вообще красавица невообразимая.

Дверь растворяется и на пороге возникает его медицинское превосходительство господин Кирсанов.

— Дети, ваше время истекло. Катя, поехали домой.

— Николай Дмитриевич, вы не стесняйтесь, — даю совет, уже выходя из ВИП-палаты, — если Ерохин будет манкировать обязанностями больного, штрафные клизмы ему ставьте. В усиленном варианте.

— Учту ваше пожелание, — соглашается главврач. Катюша хихикает, слегка покраснев.

На прощание Ерохин показывает мне кулак.

Домой едем с комфортом. Девчонки домой, а я попутно.

— Меня здесь высадите, Николай Дмитриевич, — на мою просьбу он откликается мгновенно. Следствие его отношения ко мне. Не был бы равнодушен, обязательно поинтересовался, зачем, куда, не опасно ли одному. Как Катя, например.

— Куда это ты?

— Кать, все люди, как люди, — открываю дверь, впуская невидимое облако стылого воздуха, — кто-то музыкой занимается, кто-то