С этими словами Безруков протянул мне лист бумаги, аккуратно сложенный вдвое. Я развернул его. Оказалось, что семья младшего сержанта Королькова проживала на оккупированной территории, под Киевом. На этом обстоятельстве был сделан упор в качестве наиболее вероятной причины побега к немцам. А вот Глебову вроде как переходить на сторону врага было ни к чему. Потомственный сибиряк. Оставалось предположить, что он захотел сдаться в плен с единственной целью — сохранить себе жизнь. Какого-либо компромата за ними не числилось.

Справку Безрукова, не дающую ничего нового, я оставил у себя и поинтересовался:

— Ты их знал?

— Младшего сержанта хорошо помню. Видный такой, уверенный в себе, с усами, во рту трубка. А Глебова как-то не припомню.

Тут в наш разговор неожиданно вмешался Алексеев:

— А вот и он, рядовой Фролов.

Слова эти относились к только что появившемуся в штабе солдату, с перекинутым через левое плечо автоматом и забинтованной кистью руки.

Алексеев, взглянув на повязку, только покачал головой.

— Вот, полюбуйтесь на него. Его ничем не прошибешь. Уперся и о госпитале и слышать не желает. Засел в своем окопе с автоматом и говорит, что у него скоро все пройдет. Но самое удивительное, что число таких пациентов у нашего врача множится. Причина общая: боятся, что по выздоровлении их направят не в свою, а в другую часть. Разве я не прав?

Солдат виновато отвел глаза, а Алексеев с удовлетворением продолжил:

— Вот и выходит, что я попал в самую цель. Который раз ты приходил к врачу на перевязку?

— Третий, — неохотно ответил солдат.

— Ну ладно! — Алексеев махнул рукой. — Вот этому капитану покажешь, как пройти в ваш батальон. Ясно?

— Так точно! — обрадовался солдат, понявший, что воспитательный момент закончился. Тут я скомандовал:

— Пошли! — И, распрощавшись с Алексеевым и Безруковым, мы двинулись в путь.

Солнце уже успело подняться высоко. Наступал жаркий день. В небе пели птицы. Как вдруг за ближайшими кронами деревьев ухнуло несколько орудийных залпов, и Фролов понимающе констатировал:

— Наши полковые батареи, с утра щекочут немца. Теперь жди ответа.

И будто в подтверждение этих слов в стороне от нас за дальним изгибом реки, со свистом, пролетело несколько снарядов, разорвавшихся где-то позади нас.

— Бьет стерва наугад! Наши позиции не там, а чуток левее.

И снова блаженная тишина. Да только теперь я уже отнесся к ней без прежнего доверия, поняв, что кажущаяся мирная обстановка здесь в любой момент может быть нарушена залповой орудийной стрельбой.

Когда миновали последнюю изгородь, окружавшую былой скотный двор, и перевалили за бугор, не столь тяжко стало пахнуть гарью, от которой першило в горле и текли слезы.

— Как вас ранило? — спросил я, не идти же молча.

— Да просто все, — охотно ответил Фролов. — С неделю назад возле нашего окопа взорвался шалый снаряд и меня осколком чесануло по руке.

— Давно воюете?

— Уже больше года. А вы?

— С самого начала войны.

— Мне, товарищ капитан, первоначально дали отсрочку, — словно оправдываясь, продолжил Фролов. — Я работал на оборонном заводе, имею высокий разряд слесаря.

— Семья есть?

— Живет в Туле.

Дальнейшая наша беседа уже протекала больше в русле довоенных воспоминаний. А дороге все не было конца.

— Еще до батальона далеко? — поинтересовался я.

Фролов внимательно огляделся и уверенно произнес:

— Если нам идти этой дорогой, никуда не сходя, то, пожалуй, чуть меньше, чем прошли. Еще предстоит обойти во-он тот холмик. Видите?

— А я считал, что от вашего батальона мы уже недалеко.

— Это тоже верно! — подтвердил Фролов. — По прямой одним дыхом можно добежать и до наших окопов, да только нам еще предстоит дать большого круголя. Так надежнее. Ведь вся эта дорога немцами не просматривается, а здесь, — он провел рукой в направлении их батальона, — понатыкано столько мин, что и не перечесть. — Затем Фролов сделал паузу и произнес: — Можно, конечно, рвануть и напрямки, если свернуть вправо от той дальней сосны, прямо полем. Да только тем путем ходят у нас не все.

— Значит, еще есть и другой путь? — подхватил я, не подумав о возможных последствиях. — Можно пройти напрямик?

Сказал и осекся. Но было уже поздно идти на попятную.

Фролов как-то странно на меня взглянул и, уже не таясь, проговорил:

— Товарищ капитан, я сказал вам правду. Этот путь покороче, но он опасный. Здесь я сворачиваю всегда и, можете не сомневаться, через минные заграждения проведу мигом. Да только у наших окопов может с той стороны достать снайперская пуля. Как скажете, так и решим.

Что делать? Откажусь — он сочтет меня трусом, а если решусь… Была не была: сворачиваем!

Мы дошли до высокой дальней сосны, и Фролов сразу же предупредил:

— Когда скажу, идите за мной след в след.

Оставалось только принять это к сведению. Но я посчитал возможным уточнить:

— Мины какие? На людей или на технику?

— Больше танковые, — поспешил успокоить меня Фролов. — Все — с неделю как их поставили, на случай внезапного прорыва нашей обороны.

От сосны, почти под прямым углом, свободным шагом мы вначале спокойно дошли до полосы, заросшей густым кустарником. По словам Фролова, здесь заминированных участков еще не было. А дальше перед нашим взором уже открылось обширное пространство, над которым возвышались маяками упругие, толстые стебли всесильной колючки. У самого края такого поля, возле камня-валуна, невесть как сюда попавшего, Фролов присел, предложив сделать «передых».

— Что, устали? — удивился я.

— Нет. Только захотелось немного курнуть. Разрешите?

Я, выражая свое согласие, сел рядом. Фролов извлек кисет, свернул привычно самокрутку и поджег ее кресалом.

— Если не секрет, вы к нам в батальон по какому делу? — решился спросить Фролов.

— Я военный следователь.

— Ах вон оно что! — понимающе кивнул он. — А я все думаю, к какому вы роду войск относитесь. Таких эмблем на погонах я раньше ни у кого не видел… — И, помолчав, добавил: — Станете разбирать, как махнули к немцам двое наших?

— Вы знали их?

— Нет. Мы были в разных ротах.

— А что думаете по этому поводу?

— Мне в это не слишком верится. Захотели бы, переметнулись раньше, когда ходили чуть ли не врукопашную. Тогда было сделать это легче.

— А что говорят другие?

— Прошел слух, что у одного из них, младшего сержанта, в оккупации на Украине осталась семья. Наш ротный сказал, что однажды у этого младшего сержанта отобрал немецкую листовку. Сказать по правде, мы их подбираем для курева, на самокрутки. Так что в этом ничего особенного нет…

Произнеся эти слова, Фролов загасил окурок.

— Потопали дальше! Теперь