Шрифт:
Закладка:
При этом бармен успевал нажимать на кнопочку своей электронной записной книжечки, считая всякие четверти и восьмушки, устанавливая пропорциональное соответствие воды и вина. Вася с ужасом наблюдал, как по мере увеличения фактографических сведений в одном из царских стаканов воды становилось все больше, а вина все меньше. Мир рушился. Вера падала. Маршировать расхотелось.
Вася, как зачарованный, следил за быстрыми руками бармена, которые вспархивали над стаканами, словно крылья птицы. Экскурс в историю царской семьи продолжался:
— Теперь мы что делаем?.. Мы женим Александра II на опять же немке Марии Александровне… И что получает Россия, несчастная мать-родина наша?
— Что? — стиснул зубы Вася Дмитриев и вперил свой взгляд в бледный стакан. Васе казалось, что ему делают обрезание.
— Россия получает Александра III, в котором, по самым точным нашим подсчетам, одна шестьдесят четвертая часть крови была русская, шестьдесят три шестьдесят четвертых — немецкая.
— Значит? — спросил Вася, сверкнув бешеным глазом. Все внутри его сейчас пело «Боже, царя храни!», но мелодия выходила какая-то модерновая. Не наша какая-то мелодия. С ассонансами.
— Значит, в сыне его, императоре всея Руси Николае доброй памяти Александровиче, невинно убиенном большевиками, символе нашей народности, русской крови всего одна сто двадцать восьмая.
Вася сжал кулаки и бесстрашно посмотрел правде в глаза.
Но увидел всего лишь бармена, который долил воды в светлую и без того жидкость.
А Вася, между тем, жаждал крови, русской крови… Иными словами, ему жутко хотелось вина, побольше вина… А лучше водки.
Ему хотелось сейчас совершить что-то большое во имя России, какой-то подвиг… Например, сокрушить этот дегустационный зал. Зеркало разбить. Или просто ударить бармена бутылкой в лоб.
Однако тот мог ответить тяжеловесным баварским ведром, и Вася сник, подавленный своим позорным бессилием.
— Если бы сын великого самодержца нашего, божьей милостью царя Николая II, последовал примеру отца своего в выборе супруги, — продолжал свое издевательство бармен, — мы бы имели наследника нашего престола — прошу не забывать! — с одной двести пятьдесят шестой русской крови. Вот такой коктейль!.. Будете пробовать?..
— Молчи, жид! — прохрипел Вася Дмитриев. — Слышать тебя не могу!
Через час он пришел с дегустации домой и повесился на форменном ремне, которым всегда раньше подпоясывал свою черную рубашку поверх галифе.
1996
Максимум и минимум
Мы пришли к генералу, чтобы задать ему несколько вопросов по поводу двух его программ — программы-минимум и программы-максимум.
Старый генерал радушно встретил нас, выйдя в халате.
— Это минимум, — сразу пустился он в объяснения. — А когда я надеваю полную форму, все ордена — это максимум. Понимаете?
Мы кивнули.
— Хотите чаю? — спросил генерал. Мы догадались, что это минимум. — Или будем ужинать?
Естественно, мы отказались от этого максимума, чтобы лишний раз не объедать хозяина.
— Когда мы придем к власти, — продолжал генерал, — это будет минимум. А максимум в том, что, придя к власти, мы из нее никогда не уйдем.
Мы хотели кивнуть. Но не успели. Разговорчивый генерал поведал нам некоторые тайны.
— Как минимум мы гарантируем нашему народу карточки. Как максимум — карточки и талоны.
— А товары? — неосторожно спросили мы. — Вернее, продукты и товары?
Генерал засмеялся в ответ.
— Пустые полки как минимум. Как максимум сырок. Один на весь магазин. И главное, — тут генерал сощурился, — максимально снижать минимальные цены.
Мы кивнули. Наконец-то опять цены начнут снижаться, а как максимум — падать.
— Большое значение также мы придаем возрождению духовных ценностей. — Генерал весь светился, как Красноярская ГЭС — минимум. Как лампочка Ильича — максимум. — Так, на месте нынешнего храма Христа Спасителя как минимум будет бассейн, а как максимум — Дворец Советов. Город Пермь будет переименован в город Молотов, а Эстония станет Белоруссией. Но это, как вы понимаете, лишь жалкий минимум. Максимум — повтор венгерских событий в Чехословакии и победоносной финской войны за остров Даманский с Китаем.
— Что вы думаете о нашей экономике? — задали мы невинный вопрос.
Внезапно генерала будто затрясло. Его лицо исказил страшный гнев, хрусталь в шкафу зазвенел, люстра на потолке закачалась.
— Гай…дар! — только и услышали мы, больше ничего. — Рр-ррр-р!
Он стукнул кулаком по столу, стол превратился в груду обломков. Когда припадок ненависти у генерала закончился, мы продолжили беседу.
— Придя к власти, — уже совершенно спокойно заявил генерал, — мы будем следовать принципу «никто не забыт, ничто не забыто» и как минимум отменим историю.
— А что вы сделаете с географией? — поинтересовались мы.
— Волго-Донский канал прорежем к пустыне Аральского моря, а всю тайгу пересадим в торфоперегнойные горшочки.
— Хорошая идея! — воскликнули мы. — Старая, но перспективная.
— Во всем надо иметь научный подход. Особенно к науке. Академик Сахаров будет работать в команде академика Лысенко. А академик Иоффе будет снова послан на картошку вместе с академиком Раушенбахом.
— Это минимум или максимум?
— Не важно, — честно признался генерал и мечтательно добавил ни к селу ни к городу: — Важно, чтобы пятилетки выполнялись за четыре года, а семилетка за пятилетку. Особенно в средней школе.
— Вы считаете, что наш народ готов сегодня к восприятию ваших программ?
— Наш народ как минимум идиот. Нет сомнения, он примет нашу программу-максимум.
— А если не примет?
— Как минимум придется расстрелять две-три сотни демократов. Для этого потребуется максимум рота солдат.
Мы кивнули. Генерал тем временем расфилософствовался:
— Нашему народу как минимум нужен Сталин.
— А может быть, Гитлер? — наивно спросили мы.
— Гитлер — это максимум. Но мне, как патриоту и участнику войны, хотелось бы, чтобы все было наоборот: минимум Гитлера, максимум Сталина.
— Что для этого нужно?
— Прийти к власти, я же сказал.
— Вам кто-то мешает сделать это сегодня?
— Как минимум — вы, журналисты. Как максимум — ваши читатели.
Нам понравилась генеральская откровенность. И нам захотелось сфотографироваться с генералом — минимум на память.
Максимум — на вечную память.
1996
Прейскурант
В связи с ростом цен в стране в честь приближающихся выборов многие стали путать, что чего стоит. Бывает, утром идешь — одна цена, днем — другая, а вечером — третья. А случается, третья уже с утра, и тогда вечером она, выходит, уже девятая, а часам к двенадцати ночи уже, глядишь, четырнадцатая.
Идешь по улице, тихий, спокойный, никого не задеваешь, а они перед тобой так и скачут. Дразнят. Прыгают, как сумасшедшие. Что с ними делать? Только одно: вязать их надо, вязать…
В общем, хочется протестовать. Идти на выборы. Или не идти. Но это, говорят, сегодня тоже
