Когда мы закончили сборы и обувались в коридоре, он неожиданно резко и эмоционально сказал:

– Смотри, видишь люстру?

– Вижу. И?

– Эту люстру выбрала жена, смотри, у неё несколько режимов подсветки. Синий, красный! Видишь? Эта люстра чёрт знает сколько стоила! И зачем я её покупал? Всё это её понты!

– Купил и купил, что толку сейчас об этом говорить? Он выключил свет в прихожей, закрыл входную дверь, и мы ушли.

Мне не понравился его выпад в сторону жены, но я не до конца оценила масштабы своей личной трагедии за теми словами.

Как подменили

Самым первым и самым важным вопросом, когда мы начали жить вместе, стал вопрос о месте регистрации. Он имел возможность прописаться у родителей, но, мотивируя это лишними пересудами с пропиской его ребёнка, попросил прописаться у меня. Я верила ему и не ставила его слова под сомнение, поэтому, не раздумывая, дала своё согласие.

Сначала был длительный судебный процесс и его страсть к алкоголю, которую он прикрывал разводом.

– Зачем я тебе? Я старый, с деньгами проблемы, ничего у меня не получается.

– Не переживай. Мы всё сможем.

Он давил на моё чувство жалости внезапно всплывающими монологами, играя роль жертвы обстоятельств, медленно, но целенаправленно внушая мне чувство вины. Я не зацикливала внимание на его словах, старалась не слушать эту чушь, поднимая его унылое опущенное настроение видами на светлое будущее, но незаметно для меня щупальца его манипуляций просочились в мой мозг. Я пропустила момент заражения и стала ловить себя на мысли, что, разведясь, он действительно совершил подвиг. Тем не менее в какой-то момент я устала быть жилеткой, подтирающей сопли.

– Хватит ныть!

– Тебе что-то не нравится? Можешь уйти, вон дверь!

– Это моя квартира, и это ты можешь уйти! Сколько можно уже пить и страдать? Возвращайся обратно!

Когда я произнесла эти слова, он первый раз применил ко мне физическое насилие, скрутив мне руки так, что я взвыла от боли, и не отпуская до тех пор, пока я не начала извиняться перед ним за свои слова и умолять отпустить меня. Я не понимала, что за помутнение на него нашло. Одевшись и выйдя на улицу, я позвонила в полицию.

– Если вы не состоите в браке и у вас нет никаких повреждений, то закон бессилен. Нет такой статьи, по которой можно бы было привлечь его. Сейчас он вас не бьёт?

– Нет.

– Тогда полиция к вам не приедет.

– Девушка, но как мне тогда быть? Куда мне обратиться?

– Я больше ничем не могу вам помочь.

Я вернулась домой подавленная.

На второй день, когда он был трезв, я, пытаясь поговорить с ним о случившемся накануне, получила пощёчину. Я очумела от такого поведения. Никогда раньше он не давал мне повода думать, что он способен ударить женщину.

Я перестала чувствовать себя хозяйкой в своей собственной квартире, мне не к кому было обратиться за помощью, а случаи побоев участились. Теперь в порывах своего неконтролируемого гнева он сваливал ответственность на меня не только за развод, но и за всё, что происходило в его жизни, увеличивая силу ударов. Он бил меня исключительно по голове, чтобы не оставлять следов, также как когда-то била меня мать, а после утешал, объясняя, что я в очередной раз спровоцировала его распустить кулаки. Я не знала, куда деваться и бежать, и потихоньку смирилась с вновь приобретённым статусом груши для битья. Я научилась молчать и терпеть. Я выбрала саморазрушение.

За короткий срок я стала настолько психологически истощена, что позволяла ему делать с собой всё, что он хотел. На смену страху остаться одной пришёл мазохизм. Насилие, к которому я привыкла с детства, дало свои плоды. Вместо того чтобы помочь мне избавиться от боли, он начал пользоваться мной и втаптывать меня в грязь.

Он стал в моей жизни дном, но я надеялась, что когда-нибудь всё изменится и кто-нибудь из нас двоих остановит этот ад.

Меня угнетала собственная ничтожность и беспомощность перед физической силой, но я не могла найти выход.

Сексуальная сторона медали

Когда я покорно проглотила предложенный крючок из страданий и боли, нормой моего существования явились возникшие противоречивые чувства – мешанина из ненависти, жалости и рабской благодарности. Моя речь стала робкой, еле слышимой и блеклой, а эмоции сгорали под тяжестью и напором его авторитарности. Внутри себя я превращалась в тень. Лишь в редкие мгновенья, когда его не было дома и я оставалась наедине с собой, кошками и бытом, проблесками мелькали знакомые, но такие далёкие отзвуки счастья.

Усиливающиеся садистские наклонности, приобретали всё больший размах и фантазию. Кардинально изменилась не только внутренняя начинка наших отношений, но и сексуальная сфера. Во время телесной близости он начинал придавливать меня к кровати. Мне становилось больно от давящей массы на моих рёбрах: было ощущение, что кости треснут; так прогибается разрушающийся мост под тяжестью груза.

Первая же попытка вылезти из-под него закончилась плачевно. Он насильно привязал меня к кровати, сбегал на улицу, нарвал прутьев, вернулся и выпорол меня двести раз, заставляя вести счёт вслух. Впоследствии порка прочно вошла в его понятие сексуальных отношений и была излюбленным процессом, доставляя неимоверное удовольствие. Синяки и ссадины стали постоянными гостями на моём теле. К тому моменту я не надеялась на полицию, мне было уже всё равно.

Пик боли приходился на начало порки. Помимо внешней жгучей кожной пытки, я ощущала его злость, которая рентгеновским облучением проходила через всё моё тело, через каждую клеточку в организме, и казалось, что я не выдержу и меня разорвёт на части, но, когда я проходила этот этап, следом я чувствовала отравление и тошноту. Самым безболезненным для тела, но самым жутким для души был третий этап, когда я уже не чувствовала ничего, кроме опустошения. Следами от издевательств оставались кровоподтёки, синяки на теле и мои опухшие от слёз глаза. Он брал гепариновую мазь, заботливо обрабатывал мои раны, жалея меня и приговаривая, что из моей больной головушки нужно изгонять бесов, которых я нахватала, занимаясь проституцией.

Три раза в неделю он стабильно избивал и трахал меня с применением всевозможных приспособлений, но если вдруг у него было плохое настроение, то насилие могло быть и вне графика.

Мне было стыдно рассказать кому-либо о том, что происходит в стенах моего дома.

Моё либидо таяло.

– Посмотри, сколько я сделал для тебя! Посмотри, откуда я тебя