Шрифт:
Закладка:
Однако он не собирался «начинать что-то делать» сразу же после приезда, потому как ранее подал заявку и был утвержден на грант, позволявший провести еще один год в Европе. Роберт все еще нуждался в дополнительной закалке, особенно в области математики, которую мог предоставить год постдокторской учебы. Роберт хотел заниматься под началом Пауля Эренфеста, прославленного физика Лейденского университета в Нидерландах. Направляясь в Лейден, Роберт рассчитывал провести один семестр с Эренфестом, после чего перебраться в Копенгаген, где надеялся познакомиться с Нильсом Бором.
Оказалось, однако, что Эренфест был не в духе, рассеян и страдал от очередного приступа депрессии. «Мне кажется, что на тот момент я был ему не очень интересен, — вспоминал Оппенгеймер. — Мне запомнились лишь тишина и мрак». Задним числом Роберт жалел о зря потраченном в Лейдене времени и винил в этом только себя. Эренфест настаивал на простоте и ясности — этих черт Роберт в себе пока еще не выработал. «Меня по-прежнему очаровывали формализм и сложность, — говорил он, — поэтому бо́льшая часть того, что меня волновало и привлекало, была ему не по вкусу. А то, что ему было по вкусу, я не ценил, не понимая, насколько важны точность и порядок». Эренфест находил, что Роберт слишком торопится с ответами на любой вопрос и что за его ответами подчас скрываются ошибки.
Работа с молодым ученым истощала Эренфеста эмоционально. «Оппенгеймер теперь у вас, — писал лейденскому коллеге Макс Борн. — Я хотел бы знать, что вы о нем думаете. Пусть на ваше суждение не влияет тот факт, что я ни с кем столько не намучился, как с ним. Он, несомненно, очень одаренный человек, но напрочь лишен дисциплины ума. Внешне очень скромен, в душе очень заносчив». Ответ Эренфеста потерялся, однако следующее письмо Борна позволяет судить о том, что именно ответил коллега: «Ваши сведения об Оппенгеймере крайне ценны для меня. Я знаю, что он тонкий и порядочный человек, но, если он действует вам на нервы, ничего не попишешь».
С момента прибытия в Лейден прошло всего шесть недель, как Оппенгеймер поразил коллег, прочитав лекцию на голландском языке, который — в который раз — выучил самостоятельно. Его друзья-голландцы настолько зауважали его, что стали звать Опье, ласково сокращая его фамилию. Прозвище прилипнет к нему на всю жизнь. Не исключено, что в изучении нового языка ему помогла женщина. По словам физика Абрахама Пайса, Оппенгеймер вступил в любовную связь с молодой голландкой по имени Cус (Сюзан).
Эта связь, скорее всего, была недолгой, потому что вскоре Роберт решил покинуть Лейден. Хотя поначалу он собирался ехать в Копенгаген, Эренфест убедил его, что будет лучше поучиться у Вольфганга Паули в Швейцарии. Эренфест написал Паули: «Во имя развития великого научного таланта Оппенгеймера необходимо отшлепать его и придать ему нужную форму! Он реально заслуживает такое отношение… потому что он приятный малый». Обычно Эренфест отправлял своих учащихся к Бору. Однако в этом конкретном случае, вспоминал Оппенгеймер, Эренфест был уверен, «что Бор с его широтой и расплывчатостью был не тем лекарством, в котором я нуждался, и что мне подошел бы профессиональный расчетливый физик типа Паули. Кажется, он использовал выражение herausprügeln (выбить силой). <…> Ясно одно: он отправил меня туда, чтобы мне вправили мозги».
Вдобавок Роберт рассудил, что горный воздух Швейцарии пойдет ему на пользу. Он пропускал мимо ушей надоедливые увещевания Эренфеста о вреде курения, однако непрекращающийся кашель наводил его на подозрения о хроническом туберкулезе. Когда озабоченные друзья советовали ему отдохнуть, Роберт пожимал плечами и говорил, что вместо лечения кашля «предпочитает жить, пока еще жив».
По дороге в Цюрих он сделал остановку в Лейпциге, где прослушал лекцию Гейзенберга о ферромагнетизме. Роберт встречался с будущим руководителем германского проекта атомной бомбы всего за год до этого в Геттингене. Хотя особенной дружбы между ними не возникло, их связывало взаимное сдержанное уважение. После прибытия Роберта в Цюрих Вольфганг Паули рассказал ему о собственной работе с Гейзенбергом. К этому времени Оппенгеймер очень заинтересовался так называемой «электронной задачей и релятивистской теорией». Работая с Паули и Гейзенбергом, он весной почти подготовил для публикации научную работу. «Сначала [мы] трое думали опубликовать ее вместе; потом Паули решил, что опубликует ее только со мной, а еще позже было решено, что лучше дать ссылку на нее в их работе и позволить мне опубликовать [мою работу] отдельно. Но Паули сказал: “Ты жутко напортачил с непрерывными спектрами и обязан навести порядок, и если наведешь, то, возможно, угодишь астрономам”. Вот как я до этого дошел». Статья Роберта была опубликована на следующий год под названием «Заметки о теории взаимодействия поля и материи».
Оппенгеймер очень полюбил Паули. «Он был таким хорошим физиком, — шутил Роберт, — что при его появлении в лаборатории приборы от страха начинали ломаться или взрываться». Паули был всего на четыре года старше Оппенгеймера. Вольфганг заработал свою репутацию еще в 1920 году, за год до получения докторской степени Мюнхенского университета, когда опубликовал научный труд на двухстах страницах о специальной и общей теории относительности. Сам Эйнштейн похвалил сочинение за ясность изложения. Пройдя курс обучения под началом Макса Борна и Нильса Бора, Паули сначала преподавал в Гамбурге, а с 1928 года — в Швейцарской высшей технической школе Цюриха. К этому времени он опубликовал «принцип исключения Паули», объясняющий, почему каждую «орбиталь» атома могут одновременно занимать только два электрона.
Паули был воинственным молодым человеком с едким чувством юмора. Подобно Оппенгеймеру, он был готов немедленно вскочить и агрессивно потребовать от лектора ответа, стоило ему заметить малейший изъян в доводах. Он нередко отзывался о других физиках с пренебрежением, говоря, что они «не наработали даже на ошибку». В адрес одного ученого он сказал: «Такой молодой, а уже такой неизвестный».
Паули ценил способность Оппенгеймера докапываться до сути, но его раздражало невнимание Роберта к деталям.
