Шрифт:
Закладка:
Так верил я, что в мире есть одна —
Одна на всех — забота. А меж тем
Британия, со всей своею мощью,
Вступила против Франции в войну.
Тогда во мне (и сверстниках моих)
Перевернулось всё. И как иначе,
Чем революцией, смогу назвать
Тот поворот в сознании? Ведь прежде
Я шел одной тропой, не уклоняясь,
Быстрее, медленней, но эта весть
Вдруг в сторону отбросила меня.
и он надеется на поражение англичан —
Нет, горечью не назову смешенье
Непримиримых и неясных чувств.
И тот лишь мог бы их понять, кто сам
Любил звон нашей сельской колокольни,
Стоял на службе, где лишь о победах
Английской армии молились все,
И, среди многих прихожан, один,
Как гость незваный, сидя в стороне,
Мечтал о дне возмездия[73].
Это состояние в стихах Вордсворта мало чем отличается от того, в котором Данте призвал Императора Генриха VII двинуть войска против Италии и Флоренции. «O misera, misera, patria mia!» А что еще мог сказать поэт, изгнанный из Флоренции злом, выросшим в самой Флоренции! Он стал даже не «незваным гостем»; он оказался изгнанным сыном. Данте легко узнал бы себя в одной из строф Пэтмора в поэме «Неизвестный Эрос»:
и лучший вне закона,
Кто более него наполнен светом?
Кто общим стилем
непринужденную восславил добродетель.
В «Новой жизни» он больше думает о Беатриче, чем о Флоренции, но именно там он обрел свой «общий стиль», и случилось это, когда дама одарила его непринужденной улыбкой. По мере того, как философские изыскания убедили его в истинности этой формы добродетели, Данте ожидал найти ее и во Флоренции. Женщины не дали ему пример отступничества от благородной добродетели, а вот город явил его в полной мере. Противоположностью добродетели стал образ города-отступника, родственный образам Лира, Макбета и Кориолана. Столкновение двух моделей добродетели оказало на одинокого изгнанника ошеломляющее воздействие. Впрочем, приведенные выше цитаты достаточно ясно иллюстрируют его состояние. Состояние Троила при виде предательства Крессиды дает нам более метафизическое определение, а «Прелюдия» — более человеческое. Образ вероотступничества — это образ государства, в котором отсутствуют «правила единства».
Для Данте это единство двухуровневое: 1) единство Беатриче и Флоренции, 2) единство Папы и Императора. Первое было рассмотрено в «Пире», второе определяется в трактате «Монархия», написанном, как принято считать, во время изгнания, и, возможно, в ту пору, когда Император уже планировал военную экспедицию в Италию. Данте надеялся, что она исправит положение, но его надежды не оправдались.
Трактат «Монархии», как и «Пир», не закончен. Он состоит из трех частей и обсуждает концепцию единой власти. По мнению Данте, власть церкви и императорская власть в благородном и святом смысле должны быть неразделимы, и все же они разделены; так же, как разделены Беатриче и Флоренция; и так же, как в нашем восприятии разнятся Беатриче и город. Полное единство этих разделенных властей в смысле совершенства и вечности едва ли достижимо в земной жизни; это все же элемент вечного блаженства. Но философское предчувствие такого единства может быть постигнуто умом на уровне провидения. Для осознания подобного единства необходима полнота «объединяющей жизни», то есть жизни совсем иного рода, чем та, которой мы ныне живем (которую Юлиана Норвичская метко назвала «нашим покаянием»[74]). До тех пор, пока не достигнута эта «объединяющая жизнь», единство, частью которого она является, недостижимо и непостижимо.
Подобные утверждения содержатся в начале «Монархии». Именно в третьей главе первой книги ставится задача: «Теперь нужно рассмотреть, что же есть цель всей человеческой гражданственности», и это приводит к вопросу, какова же «последняя цель, ради которой он (Бог) упорядочивает весь вообще человеческий род», — каково «propria operatio humanae universitatis»? — каково вообще должное функционирование человечества? Главное дело человека в любой момент — реализовать свои интеллектуальные способности — то есть постараться понять вещи такими, какие они есть. Для этого необходимо учитывать всю совокупность элементов, составляющих мир, и направление его развития. Исходя из этого Данте, используя более или менее убедительные аргументы, развивает свою точку зрения на задачи монархии и Императора, как управляющего всеми другими временными монархами. Мы не будем обсуждать эти аргументы подробно. Многие из них основаны на сомнительных гипотезах и событиях. Они связаны с «Новой жизнью» и «Пиром» образом власти, который в «Новой жизни» передавался через Беатриче, а в «Пире» — через единство и двойственность Беатриче и Философии как таковой. А над всем этим стоит власть Императора, которой надлежит доверять и повиноваться ей.
Власть существует для того, чтобы каждый человек мог реализовать свое право на свободу воли. Для реализации этой задачи нужно контролировать три группы людей. Они названы в «Пире»: a) люди, наделенные врожденным благородством, b) люди, стремящиеся обрести благородство, наблюдая и изучая тех, кто им владеет, c) и наконец, те, кто отвергает благородство, предпочитая ему жадность. Первые две группы следует поощрять и направлять, предоставляя им все возможности для развития. Третья группа нуждается в контроле и принуждении. Таким образом можно достичь единства (I, XV), поскольку «единство, видимо, есть корень того, что есть благо, а множество — корень того, что есть зло». Что такое согласие? «Подобно тому, как отдельный человек, находящийся в наилучшем состоянии, и в отношении души, и в отношении тела есть некое согласие, так и дом, и государство, и империя, и весь род человеческий образуют согласие. Следовательно, наилучшее состояние рода человеческого зависит от единства воли». Согласие действительно является выражением этого единства, а единство человека (выраженное таким образом в согласии) является отражением единства Бога. «Человеческий род находится в наилучшем состоянии тогда, когда управляется одним». А «человеческий род хорош и превосходен, когда он по возможности уподобляется Богу. Но род человеческий наиболее уподобляется Богу, когда он наиболее един, ибо в одном Боге подлинное основание единства» (I, VIII). Отсюда Данте делает вывод, что человечество является ближайшим приближением к единству, где все подчинено одному принципу. Но есть и другая возможность достижения божественного единства (хотя Данте формально не упоминает о ней). Речь идет об объединении
