— Так он меня за вами и послал! — обрадовался вой и, нахмурившись, задумался. — А я разве не сказал?

— А десятнику то мы зачем? — искренне удивился Гонда. — Ему–то до нас, что за докука?

— А то дело, что жалоба на вас от старосты тутошнего поступила, — важно изрёк Русин. — Бабу вы вчерась ссильничать хотели, — и сурово заявил. — Если вы под защитой Троих, это не значит, что местных обижать можно, — стражник опять громко икнул и махнул рукой: — Пошли уже. А то Невронд и трезвый строг, а пьяный совсем лютый становится. Да и у меня в глотке пересохло болтать тут с вами!

* * *

На погостье было довольно многолюдно. Деловито сновали туда–сюда мужики, на притулившейся к стенке лавочке расположились два полупьяных воина, периодически прикладываясь к довольно объёмистой посудине похожей на обрезанный кувшин, у околицы стояли несколько пожилых женщин, полузгивая семечками и изредка поглядывая в сторону входной двери, а у самого крылечка расположился седобородый дед, греясь в лучах ещё ласкового осеннего солнышка.

— Ждите тут, — буркнул Русин и скрылся за дверью.

— Не нравится мне это всё, — Гонда закусил губу. — Крутит что–то староста.

— Да ладно, — пожал я плечами. — Что он предъявить то может?

— Да прибудут с вами Трое, дедушка, — не ответив мне, повернулся Гонда к старику, поклонившись. Я повторил поклон, отметив про себя, что сделал это почти машинально. Вживаюсь, похоже, в этот мир помаленьку… Вживаюсь.

— И вас чтоб Лишний стороной обходил, сынки, — степенно ответил тот, цепким взглядом окинув нас обоих. — Никак с обозом вчерашним пришли? — поинтересовался он. — Колдуны будущие?

— Они самые, — и не подумал обижаться Гонда. — Что Трое решили, того не изменишь!

— Ну, ничё, — решил подбодрить нас дед. — И в ушлёпках люди живут. Всё лучше, чем ходоком в проклятый город брести, аль руду железну в копях добывать.

— Твоя правда, дедушка, — Гонда был сама вежливость и почтительность. — Меня Гондой кличут, а его, — кивнул он в мою сторону — Вельдом. А тебя как величать?

— Дедом Пахомом зови, — разрешил дед и хитро прищурившись, поинтересовался. — Видно интерес какой–то есть, коль разговор завёл?

— Да слухи последние узнать хотим, дедушка Пахом, — не стал ходить вокруг да около Гонда. — Мы здесь чужие, живём на отшибе. Никто и не заходит даже. Вот и словечком перекинутся не с кем.

— Никто не заходит, говоришь? — покачал головой Пахом, пряча улыбку в седой бороде. — Ну, значит, это вчера меня Никодимка варом полночи потчевал. До сих пор пьяный хожу!

— Тебе дедушка Пахом, сколько не наливай, всё равно ни в одном глазу. Только вар переводить! — вышедший из дома староста, слегка поклонился старику. — Да будут Трое с тобою!

— Пусть и тебя Лишний стороной обходит, Никодимушка, — степенно ответил тот.

Староста кивнул и повернулся к нам: — И вам благословения Троих отроки!

И смотрит так ласково, будто сыновей родных увидел.

— И тебя чтоб Трое вниманием не обделяли, дядька Никодим, — чуть запнувшись, ответил мой друг.

Не ожидал выдать, что староста на нас вообще внимание обратит, а не то, что поздоровается. Вон и Пахом бровями удивлённо повел. Я скороговоркой повторил за Гондой приветствие. Чёрт. Так скоро попугаем стану! В привычку войдёт каждое слово за ним дублировать. А с другой стороны, какой выбор? Пока в здешнюю жизнь не вживусь, лучше поменьше болтать, побольше слушать. Во всяком случае, при посторонних, а то опять чего–нибудь не то ляпну. И хорошо ещё, если в ответ только посмеются и дураком обзовут. А то могут и вновь в отступники записать. Кстати, а что, теперь разбираться с доносом Силантия будут? Доносчика то волки съели! Надо будет у Гонды, потом поинтересоваться.

— Если насчёт жратвы пришли, так я уже распорядился. Глашка сейчас снесёт, — Никодим лукаво мне подмигнул, вгоняя в краску. — Сама напросилась. Выдать глаз там на кого–то положила.

— Она его уже на полдеревни положить успела! — сплюнул под ноги Пахом. — Ты как хошь Никодимка, а урезонить её всё же надо! Оно, конечно, дело вдовье, но меру тоже знать надо!

— Надо будет, урезоним, — отмахнулся староста и вопросительно уставился на нас. — Ещё чего хотите? Если вару, то нет! Буйные вы с него какие–то! Особенно ты, — обвинительно показал пальцем Никодим на Гонду. — Глашку нашу вон приревновал, когда она по любовному делу с дружком твоим уединиться решила, обидел её, потом на мужиков, что заступиться, решили, с ножом кидаться начал. Хорошо, что народ у нас мирный и спокойный. Решили не связываться. Мол, что с дурного возьмёшь? Проспится — поумнеет! А ток мне мнится, тут не в варе даже дело, а в характере твоём паскудном! Я это ещё у ворот понял, когда ты мне тулуп новый, в крови весь изгваздал!

Я от такой наглости даже оторопел. Это надо же так всё с ног на голову перевернуть! И говорит то как… Убедительно! В голосе и нотки возмущения на хамоватого недошлёпка проскользнули; и оттенок сожаления присутствовал — вон она какая молодёжь то пошла; и легкий укор чувствовался — мол, ну разве так можно? Мы к тебе по–людски, а ты? Ну, я-то ладно. Гонда, обычно за словом в карман не лазивший, похоже, тоже на мгновение опешил, не найдя сразу, что на такую наглость ответить. Нет, умён староста! Такого голыми руками и не ухватишь! Я, грешным делом, Калистрата за большого хитреца посчитал, но перед этим он, пожалуй, жидковат будет!

Никодим, с видимым удовольствием, полюбовавшись на наши ошеломлённые физиономии, продолжил, вкладывая в голос всю нерастраченную к ближним своим любовь: — Да вы не переживайте так–то! Вижу по лицам вашим, вижу! Самым уже за вчерашнее стыдно! Народ у нас не злопамятный! Простили уже давно! Уже со смехом вспоминают! Как безделицу, как случай забавный! Я и господине десятнику уже всё как было обсказал. Он тоже посмеялся!

И стоит гад, головой так укоризненно качает. Испоганил игру старосты, дед Пахом.

— Эк завернул! — с восхищением покачав головой, прошамкал он. — Я тебя Никодимка с малолетства помню. Когда ты без штанов, в одной рубахе, по деревне бегал. И сколько помню, ты всегда таким хитрованом был. Ещё когда мёд у бабки Степаниды весь в одну харю умял, а потом на другана своего Миколку свалил!

Никодим зло зыркнул на старика, хотел ответить что–то резкое, передумал и, повернувшись к нам, уже другим тоном процедил: — Так что, если жаловаться пришли, то пустое это! Обратно топайте! Нечего господине десятнику докучать!

Староста сплюнув, отвернулся и заорал на одного из вертевшихся поблизости пацанов: — Гришка, а ты что тут околачиваешься?! Скотину поить пора!

Парнишка шустро ломанулся в ближайший переулок. Никодим, поглаживая бороду, проводил его задумчивым взглядом и, больше не сказав нам ни слова, скрылся в избе.

— Так что ты узнать то хотел, внучок? — прошамкал дед, вопросительно посмотрев на Гонду.

— Да узнал уже всё, — очнулся от ступора Гонда. — Ну и шустёр! — озадаченно покачал он головой. — Я-то думал, что он затаится, за вчерашнее опасаясь, а он ещё вперёд нас жаловаться побежал! Доказывай теперь!