нас в комнате на тумбочке прикроватной стоит, а он остался ждать в прихожей. До шурина я так и не дозвонился, а когда вернулся, ворюги и след простыл. Успел прихватить с трельяжа украшения моей супруги. Может, не самые дорогие, не музейные ценности, но все же… Подарки от меня были. Память. Среди бела дня так нагло грабят… Сделайте что-нибудь, товарищи милиционеры. Найдите его!

При словах “подарки” и “память” супруга потерпевшего, женщина предпенсионного возраста, завсхлипывала и снова вцепилась в мужа, уткнувшись носом ему в плечо. Тот только вздохнул.

— Видишь? — шепнул мне Федя. — Точно наш шубник сработал. Корками поддельными махал и говорил то же самое, что и у Зинченко.

— Ага, — кивнул я. — Не ожидал он, что Горощенко звонить пойдет, рассчитывал нахрапом взять, а потерпевший, похоже, честный оказался, грешков за собой не чувствовал и в полемику с псевдокгбэшником вступил.

— Как выглядел вор? — спросил Погодин. — Сможете его описать?

— Обычно выглядел, — пожал плечами Горощенко. — Среднего роста, среднего сложения, я сильно не разглядел. Шляпа у него так хитро на глаза надвинута была, да и без очков я плохо вижу. Но взгляд запомнился. Наглый такой и холодный. Будто Кощей Бессмертный на меня смотрел.

— Это все? — вмешался следователь. — Усы, борода, родинки? Особые приметы. Дефекты речи какие-нибудь? Может, картавил или заикался.

— Ничего особенного не заметил. Голос твердый и уверенный, будто каждый день этим промышляет. Внешность у него такая незапоминающаяся, словно из киношной массовки пришел.

Пока следак описывал место происшествия, Витя марал дактопорошком трельяж, а дежурный опер составлял подробный перечень похищенного. Добыча у нашего мошенника в этот раз оказалась небогатой. Пара золотых цепочек, судя по граммам — средней паршивости, три кольца и сережки. Все без бриллиантов и прочих изысков.

Я сфотографировал обстановку на месте преступления, и мы с Федей вышли в подъезд.

— Что думаешь? — спросил он вполголоса, прикрыв за собой дверь.

— Странно все это, — задумчиво проговорил я. — Почему преступник работает по партийным деятелям?

— Ну как же? Все просто! Люди обеспеченные, и рыльце у многих в пушку, есть что дома хранить.

— Вообще-то обеспеченных людей с замаранным пятачком много. Их в Новоульяновске, как карасей в пруду. Директора крупных предприятий, главбухи и иже с ними, завскладом… Тот же директор продуктового магазина или ресторана нетрудовых доходов иметь может гораздо больше, чем партиец.

— Ну, да… — Федя призадумался.

— И вот еще что… Горощенко я вижу в первый раз, но лицо мне его почему-то знакомо. Тоже странно. Может, это, конечно, к делу отношения не имеет. Но где я его раньше мог видеть? Ума не приложу…

— Да где угодно: в газете, на митинге или демонстрации. Он — шишка видная, на людях мог выступать.

— Возможно. Но я голоса его не помню, помню только лицо. Круглое, будто колобка взяли и к шее человеческой приладили. Такую физиономию не спутаешь.

— Да какая разница, Андрюха! Ну видел и видел! Нам главное — описание преступника раздобыть. Чем быстрее его поймаем, тем скорее возьмемся за убийцу Соболевой.

— Согласен, мне убийца Соболевой позарез нужен. Убийство Зины, уверен, что его рук дело. Ты же в курсе, кто у Зины Роговой отец?

— Нет, я этим делом не занимался.

— Гоша Индия.

— Да, ладно! Это тот, у которого делишки замалчиваются? И которого не трогают?

— Он самый… У меня с ним нелады были, но после смерти дочери он немного изменился.

— У тебя? Расскажешь?

— Потом, история длинная. А что ты хотел по Соболевой предложить? Я тебя перебил.

— Надо бы фотки ее размножить. Раздадим по крупным организациям. Если ее “женишок” на Волге раскатывает и выглядит солидно, значит, явно не в мелкой лавчонке трудится. Где-нибудь на крупном предприятии или в солидном учреждении работает. Фотки раздадим вахтерам и попросим, чтобы те людям показывали и спрашивали, не видели ли ее раньше с кем-нибудь из работников? Как тебе такая идея?

— Молодец, — я похлопал Федю по плечу. — А ты, оказывается, не такой тупой и ленивый, как показался мне в первый раз.

— Чой-то тупой сразу? — Федя распрямился, выкатив грудь. — Я, между прочим, юрфак закончил. А ты?

— А я слесарь. Не обижайся, Федя, я же любя. С фотками — это ты дельно придумал. Пересниму и размножу их…. Фотки! Точно! Вспомнил!

— Что вспомнил?

— Ты гений, Федя! Вспомнил, где я Горощенко видел!

— И где же?

— Поехали к горисполкому.

— Зачем, а так сказать нельзя?

— Поехали, говорю!

* * *

До горисполкома добрались на трамвае, с пересадкой на автобус. Времена, когда почти у каждого опера был служебный или, тем более, личный автомобиль, еще не наступили. Приходилось довольствоваться общественным транспортом.

От остановки нужно было еще шагать минут десять, чтобы оказаться на площади перед главным зданием города.

— Ну и зачем ты меня сюда притащил? — недовольно пробурчал Федя. — Все уже закрыто, внутрь не попадем.

— А нам и не надо внутрь. Смотри… — я ткнул пальцем в огромную доску почета, растянувшуюся в виде длиннющего мраморного постамента на треть площади слева от здания.

С погрудных черно-белых фотографий, каждая размером с нехилый плакат, на нас смотрели партийные мужи Новоульяновска. На одной из них улыбалась круглая физиономия Горощенко.

— Так ты на доске почета его видел? — фыркнул Федя. — И что? Стоило из-за этого сюда переться? Мамка меня на ужин ждет, а мы круги по городу нарезаем.

— Федя, только я в тебя поверил, а ты хочешь в глазах моих упасть ниже плинтуса. Смотри лучше. Ничего не замечаешь?

— Нет… А что должно быть? Пиджак обычный, галстук в полоску. Все по стандарту.

— Да ты не на Горощенко пялься! Раскинь мозгами, мысли шире.

— Не пойму, что тебе от меня надо? Говори уже.

— Горощенко на второй фотографии, а на первой кто?

— Ну, Зинченко Сергей Сергеевич, и что?

— А то! Его первого отработал наш шубник, потом Горощенко. И на доске почета они рядом и в таком же порядке. Понимаешь? Думаешь, случайность?

— Ну, не знаю…

— Может, и случайность, только не верю я в такие случайности. Наш мошенник работает по партийцам. И схему выбрал простую. Скорее всего, он гастролер. Где взять приезжему сведения о людях власть