Шрифт:
Закладка:
Паника едва не накрыла меня целиком, поскольку я не видел из-за него даже лётчиков.
«Б…ть, б…ль, — в голове кружили панические мысли, — помог б…ть называется».
Несмотря на удушливый дым, я увидел, как колпак чуть сдвинулся и оттуда в четыре руки стараются его откинуть. Облегчение оттого, что ещё не всё потерянно бросило меня прямо в дым и огонь, и я словно встав на становую, стал помогать сидящим изнутри. Наконец что-то заскрежетало, и он наконец сдвинулся с места, открывая доступ к кабине. Лётчики уже были отстёгнуты от парашютов, поэтому я сначала вытащил Серегина сидевшего вторым, затем Гагарина, просто отбрасывая их подальше от начавшего гореть самолёта, только после этого оттолкнувшись от крыла, я прыгнул на траву сам, больно ударившись ногами о землю. Упав на спину, я тут же закашлялся оттого, что мои лёгкие едва не разрывались, а подняв руки к лицу, я увидел, как с них слазит пузырящаяся кожа.
Через пять минут надо мной появилось обеспокоенное лицо военного и мне приложили кислородную маску. Затем погрузили на носилки, на которых я исходился кашлем и погрузив в машину, куда-то повезли. Адреналин стал медленно отпускать меня и полностью прочувствовал всё, что со мной случилось. Горело лицо, руки, едва не выплёвывались лёгкие, так что укол врача, который встретил машину у больницы, ввёл меня в спасительное забытье.
«Помог бл…ть называется, — было последнее из того, что я помнил».
Глава 14
Сознание медленно возвращалось, словно толчками. Открыв глаза, я увидел, как вокруг меня много аппаратуры, всё двигалось пищало и моргало.
«Похоже на реанимацию, я примерно в такой уже однажды был, — понял я, лучше осматриваясь куда попал».
Двигаться было затруднительно, голова была зафиксирована, из горла торчали какие-то шланги, а целых две капельницы были воткнуты мне в руки, делая из меня Франкенштейна.
Я так лежал полчаса, пытаясь осознать, что у меня целого, как в палату зашла молоденькая медсестричка от силы лет двадцати, которая отправилась проверять приборы, записывая результаты в тетрадь. Наклоняясь проверить капельницу, она увидела мои открытые глаза, а я увидел перед собой нечто, что заставило меня сально ухмыльнуться и подмигнуть ей.
Открыв рот, она пулей вылетела из палаты, а уже через пять минут ко мне прибежал взволнованный доктор и за ним ещё пять медсестёр.
— Иван! Иван! Вы меня слышите? — он остановился рядом.
Говорить я не мог, так что просто кивнул.
— Просто чудо какое-то, — он всплеснул руками, — мы уже вас почти похоронили.
«Вот облом, видимо баяны и кисель теперь отменяются, — хмыкнул я про себя».
— Лежите, не двигайтесь, через час мы осмотрим вас, заодно сделаем перевязку. Хорошо?
Я снова кивнул.
Вскоре и правда началась суета, закончившаяся только вечером. А утром в палату затянутые в не по размеру маленькие белые халаты вошли Гагарин и Серёгин, оба живые, довольные, хоть и с порезами на лицах.
— О, наш герой, — улыбнулся Юрий Алексеевич своей козырной улыбкой, увидев, что я кивнул головой.
Они оба подошли ближе.
— Прости, что без всего, — обратился ко мне уже Серёгин, — но врачи сказали тебя ещё месяц будут на питательных растворах держать.
Тут они оба переглянулись.
— Знаешь Иван, что самое удивительное во всём этом? — Юрий Алексеевич покачал головой, обращаясь ко мне, — что беглый осмотр самолёта экспертами позволил установить, что если бы не ты, то мы бы угорели там от дыма.
Тут Серёгин тоже покачал головой и хмыкнул.
— Говорят, мог успеть только спринтер, пробегающий двести метров за 25 секунд.
Я фыркнул, что было слышно даже им.
Оба тут же рассмеялись.
— Да, мы уже после всего посмотрели твоё лучшее время, 20.2.
Тут я уже довольно кивнул, подтверждая это.
— В общем, жизни нам обоим спасли как раз эти четыре секунды, — не веря, покачал головой Серёгин.
«А я-то в каком б…ть шоке сейчас, вы бы знали, — подумал я, хотя и был рад, что не случилось ни первой трагедии, ни второй с моим непосредственным участием».
— Ладно, нас пустили ненадолго, и то только потому что Юра попросил, — полковник встал и легонько пожал мою руку, — поправляйся Иван, а мы заходить будем, полёты всё равно все приостановили до выяснения.
— Поправляйся Ваня, — Юрий Алексеевич тоже легонько дотронулся до меня, и они, тихо собравшись, вышли.
* * *
— Варя, а почему вы тогда не надели бюстгальтер, когда осматривали меня первый раз?
Это был мой первый вопрос, когда спустя месяц, доктора разводя руками от удивления перевели меня из реанимации в отдельную палату Звёздного городка, в больнице которого я сейчас и находился. Медсестру мне оставили прежнюю, которая с тех пор всё ещё на меня злилась. Вот и сейчас, пискнув от стыда она умчалась жаловаться.
Через пять минут в палату вошла старшая сестра и грозно хмуря брови при Варе отчитала меня за ненадлежащее поведение, но, когда довольная девушка вышла, та мгновенно расплылась в улыбке и сообщила мне: что Варя девушка строго положительная, учится на медицинском, проходит у них практику, парня у неё нет. Затем подмигнув мне, снова стала строгой и вышла из палаты.
Вернулась моя персональная медсестра нехотя, через тридцать минут. Настало время, которое она страшно не любила, а я ухохатывался со всех сил, но старался держать лицо. Меня перевели на обычное, хоть пока и диетическое питание, а это значило что мне нужно было теперь по большому и маленькому, вот девушке и поручили держать для меня эмалированную медицинскую утку.
— Варя, у вас такие нежные руки, хоть и в перчатках, — абсолютно серьёзным тоном сообщил я, когда она сняла с меня штаны и достала нужный инструмент для справления моих естественных нужд.
— Товарищ Добряшов, — процедила она сквозь зубы, — мне больше нравилось время, когда вы лежали с трубками в горле и молчали.
Тут я не выдержал и рассмеялся, заставляя её смущаться ещё сильнее.
— А это правда, что у вас нет парня?
— Это не ваше дело! — возмутилась она, — и вообще по какому праву вы лезете не в своё дело?
— А хотите, я побуду им? А? Чемпион СССР, чемпион Европы и просто красивый, а главное скромный парень.
Она скептически посмотрела на моё забинтованное лицо, руки и снова стала строгой.
— Я пожалуюсь Маргарите Фёдоровне на нас!
И правда это сделала,
