Йелль. Это имя грянуло, словно вызов, брошенный в лицо блуфу.

Спираль остановила вращение, и он снова ступил на тропу из света. Несотворенный все еще охотился на него со своими пульсирующими коварными щупальцами, которые провоцировали пустоту в нем самом, но во внутреннем храме Жека вибрировала антра, храня единство его сущности, и Йелль, пусть из сна, приглядывала за ним из саркофага криогенной изоляции в Венисии.

Он поискал взглядом блистающее здание и поразился, обнаружив, что оно высится всего в нескольких шагах впереди. Оно не казалось огромным издалека, но вблизи его внушительные, подавляющие размеры Жека ошеломили. Семь колонн, возносящихся на высоту более трехсот метров, поддерживали огромный треугольный фронтон, переливающийся яркими цветами. На туманных стенах ритмично вырастали геометрические фигуры, они накладывались друг на друга, вспыхивали эфемерными и непрестанно возникающими вновь пятнами мерцающих красок.

Жек в несколько прыжков пролетел последние метры до стилобата и поднялся по двенадцати ступеням к главному входу, чуть затененному в сравнении с остальной частью здания. Он словно ступал по солнечным лучам, вне себя от неописуемого счастья. От царившей в храме атмосферы, одновременно серьезной и приподнятой, его эйфория только усилилась. Колонны, усеивающие перистиль, оказались скорее гигантскими водоворотами света, они взметывались к искрящемуся потолку, словно в переполненное звездами небо.

У входа в преддверие храма его ожидал Шари. Лицо махди озаряла лучезарная улыбка:

— Добро пожаловать в последний бастион человечества, Жек Ат-Скин. За пятнадцать тысяч лет в этот храм вошли до тебя только два человека: горный безумец и я. Безумец ушел, и летописи ждут своего нового хранителя…

— Но разве это не вы новый хранитель?

Его голос запорхал в тишине сотканным из звука мотыльком.

— Я думал, что да, но повстречал Оники, а хранитель не может шагать двумя дорогами одновременно. Он сторожит анналы тысячи лет, как когда-то дикие люди сторожили огонь, чтобы он вечно не гас.

— А может, им больше не нужен хранитель…

— Всему в этих мирах требуется очевидец, чтобы его существование беспрерывно подтверждалось. Наблюдаемое не существует без наблюдателя. Лишенные хранителя, анналы утеряли бы смысл бытия, а если бы их больше не стало, исчезло бы человечество. У нас с папой Тиксу и мамой Афикит распределение ролей пошло не так, как было спланировано, и Гипонерос воспользовался возможностью, чтобы получить решающее преимущество.

— Спланированные роли?

— Цепь Индды была разорвана при трех предыдущих мастерах: Шри Митсу, Шри Алексу и махди Секораме. Великий предводитель Ордена Абсуратов был убит прежде, чем успел подготовить своего преемника. Анналы сообщили об этом горному безумцу, который, нарушив нейтралитет хранителя, вступил в телепатическое общение со Шри Митсу, но тот, осужденный и изгнанный крейцианами, отказался восстановить цепь. Поэтому Безумец спустился на Мать-Землю, колыбель человечества, и посвятил меня в индисские техники, ожидая, когда два новых мастера, Тиксу и Афикит, потенциальные преемники Шри Митсу и Шри Алексу, присоединятся к нам и обновят цепь. Им предстояло принять эстафету, завершить мое обучение, но они были слишком заняты своей любовью и оставили меня разбираться самого. Мы слишком долго откладывали, горный безумец покинул этот мир, и цепь окончательно оборвалась. Мы нарушили правила игры, мы вступили в новую эру, и исход неопределен. Возможно, отчаянный поступок папы Тиксу изменит баланс сил…

Вопреки всему восторгу, в который погружала его красота храма, Жека охватили мрачные предчувствия.

— Что грозит человечеству?

— Нас всех пожрет Несотворенное, как только что чуть было не пожрало тебя. Мы растворимся в ничто, как будто нас никогда и не было. Мы не будем ни вспоминать о себе, ни осознавать себя. Вселенная, поддерживаемая человеческой мыслью, исчезнет, а вместе с ней исчезнут все формы, все волны, все вибрации. Если нас победят, Жек, песнь творения прекратится навсегда.

Анжорцу почудилось, словно в сердце ему вонзился ледяной шип, словно блуф прорвался сквозь светоносные стены и рыщет около него, как голодный зверь вокруг своей добычи.

— Что мы должны сделать, чтобы этого не случилось? — спросил он бесцветным голосом.

— Хотелось бы надеяться, что летописи дадут нам четкий ответ…

— Они до сих пор не дали?

— Дают, и несчетное множество, потому что человечество постоянно развивается, но разнообразие, изменчивость и замысловатость не дают их надежно толковать.

— А как мы увидим их ответы? Просмотрим, как голо-передачу?

Задавая этот вопрос, Жек мельком подумал о вечно бездействующем головизоре в их домике в Анжоре, и от мысли, что па и ма Ат-Скинам суждено окончательно раствориться в небытии, у него во рту появился незнакомый привкус.

— Пойдем, ты сам сможешь оценить…

Они пересекли огромное преддверие храма по колени в свете, словно в сверкающей дымке, словно в траве заброшенного сада — ветвящиеся колонны только усиливали это сходство. Сейчас Жек различал множество беспорядочных шумов — то ритмичные вибрации, напоминавшие антру, то нотки музыки, то вздохи, похожие на приглушенные причитания.

Когда Жек очутился в центральном зале, ему показалось, будто он попал в самую сердцевину алмаза. Ему на несколько минут пришлось прикрыть глаза и привыкать к свету. Через веки, лицо, шею и руки с такой силой вливалась энергия, что мальчик инстинктивно напрягал ноги, чтобы не оторваться от земли. Смешивающиеся звуки складывались в симфонию неустанно меняющейся тональности, силы и гармоник. В голову хлынули, наслаиваясь друг на друга, образы: незнакомые лица и пейзажи накладывались на лица па и ма Ат-Скинов, Артака, видука Папиронды, Марти де Кервалора, Робина де Фарта, Йелль, на улицы Анжора, ядерную пустыню Ут-Гена, коридоры «Папидука», ледяные галереи Жер-Залема, складки плоти космины…

Ошеломленный, весь в поту, он поспешно открыл глаза. Обнаружилось, что звуки неотделимы от мириадов искр, танцующих на бесчисленных гранях стен, потолка и пола. Было что-то величественное и устрашающее в этом потопе звучащего света — или же световом концерте. Контуры и размеры нефа храма тоже, казалось, постоянно менялись. Жеку то мерещилось, что он посреди огромного, безграничного зала, то — что в тесной комнатушке, словно он внутри непрерывно расширяющегося и сокращающегося сердца.

Анжорец поискал глазами махди, словно пытаясь зацепиться за что-то реальное и устойчивое, отделаться от навязчивого ощущения, что он уплывает во сны. Но Шари превратился в силуэт, окутанный блистающими вспышками. Жек изумился — точь-в-точь как в тот раз, когда обнаружил Шари спускающимся по лучу света к кусту безумца. Тогда он решил, что бог пришел в лохмотьях навестить его на Мать-Землю; а сейчас ему с трудом верилось, что он миновал арку перед индисскими анналами бок о бок с этим самым богом. Жек уже не знал, стоит ли бороться с одолевающим его ребяческим чувством гордости.