и перебоев. Более или менее удовлетворительная.

Приемник отнесли обратно в здание, в физический кабинет. Поставили в тот дальний угол, где письменный стол Александра Степановича, — рядом, чтобы можно было легко его видеть или потрогать. И он здесь покоился на особом столике, накрытый металлическим чехлом, высунув только иглу антенны, потрудившийся уже немало, прошедший все круги испытания и теперь молчаливый, как бы на отдыхе, но готовый к тому, к чему он был, собственно, создан.

Рыбкин считал: вполне готовый. Лишь Александр Степанович иногда подходил, снимал чехол, пристально разглядывал прибор — долго, нежно, придирчиво. Слегка касался какой-нибудь детали, трубочки с порошком, звонкового якоря с молоточком или реле. Проверял крепление, пробовал пружинные подвески… И всегда находил нужным что-то еще подправить, подтянуть, подчистить. Словно на смотрины.

Приемник электромагнитных волн. Приемник сигналов. То, чего еще не было. Чего еще никто не знал.

Все было в нем как будто известно, в этом приемнике. По деталям, по частям. И реле, и звонок, и провод заземления — обыкновеннейшие предметы электротехники. И даже трубочка когерера не представляла уже диковинки для тех, кто касался области электрических колебаний. Все по отдельности достаточно знакомо. А вот вместе! В том сочетании, в которое поставил их Попов. В том взаимодействии, которое он им придал. Вот в чем вся соль. Это действительно была очень удачная схема. Оригинальная, удивительно простая и до сих пор совсем еще неизвестная. То, чего не было. И то, что открывало новые, неведомые пути.

— Можно, пожалуй, демонстрировать, — признал наконец Попов и положил руку на чехол.

— Покажем публике! — обрадовался Рыбкин. — Сигналы на расстояние. Без проводов.

— Ну, вы уж слишком, Петр Николаевич! — поморщился Попов. — Пусть, по существу, и так, но объявлять… — Он покачал головой. — Еще рано. Надо, чтобы еще оправдало себя, при любой проверке.

Задумался: как назвать?

— Пожалуй, так. Прибор для обнаружения и регистрирования электрических колебаний. — Помедлил. — Или еще, может быть, не столь широковещательно. В аудитории ученых этого не требуется.

Рыбкин посмотрел на Александра Степановича. Всегда он так. Стесняется лишнего слова.

КАК ОНО ЕСТЬ

Этот приемник и привез он вместе с герцевым вибратором сегодня, во вторник, седьмого мая девяносто пятого года на заседание Физического отделения Русского физико-химического общества. И демонстрировал его действие в обширной аудитории университетского «Же-де-пом» перед взорами ученого собрания. В этот теплый весенний день, когда в Петербурге гремела музыка, гремело «ура», но, увы, вовсе не в его честь и не в честь того, что он создал.

…Прозвучали последние слова Попова. Умолк говор аудитории. Попов сказал все, что хотел сказать. Приемник ответил на все, на что был способен. Публика чинно расходилась. В опустевшем обширном зале с антресолями гасили огни, оставляя лишь свет вокруг демострационного стола и группки сгрудившихся около него людей. Попов ждал, пока служители под наблюдением Рыбкина соберут и упакуют аппаратуру.

Близкие друзья, Георгиевский и Любославский, пожимали руку, уверяя по-дружески, что все сошло великолепно. Помощник заведующего Минным классом Тверитинов в капитанской форме молча, с улыбкой, насколько позволял его суровый вид, смотрел на Попова. Он был скуп на похвалы, но эксперименты Попова с электромагнитными колебаниями встречал с интересом. В Минном классе Евгений Павлович Тверитинов преподавал электротехнику и сам к тому же занимался вопросами электрического освещения и судовых электроприборов. Глаз на новое у него был довольно меткий.

— В таких случаях полагается… — сказал Любославский, — поднять за будущее.

— За будущее? — отозвался Попов. — Не рано ли?

Он вдруг почувствовал, что очень устал.

Подошел секретарь Физического отделения общества, сухощавый, аккуратный, с бумажкой в руках.

— Вы позволите, Александр Степанович, записать в протокол примерно так… — И прочитал по бумажке: — «Докладчиком показаны… основные опыты изменения сопротивления порошков под влиянием электрических колебаний… И прибор соответственно… Его описание…»

Вот как он понял. А может, так же и другие? Попов оглянулся растерянно, но тут же поспешил от смущения согласиться:

— Да, да, пожалуйста. Как вы считаете.

Он удивительно легко смущался и даже краснел иногда, как юноша, особенно когда ему приходилось сталкиваться с полным непониманием, глухим, как стена.

Капитан Тверитинов вдруг неожиданно проявил свое присутствие.

— Извините, Александр Степанович, — резко проговорил он, обращаясь к Попову и не глядя на секретаря отделения. — Не могу вмешиваться… Вероятно, у вас так полагается здесь, в ученом обществе… Но я у себя намерен осветить иначе.

«У себя» — это означало в газете «Кронштадтский вестник», редактором которого был Тверитинов.

— Не знаю, Евгений Павлович… — слегка покраснел Попов. — Не могу подсказывать.

— Вот именно! — подхватил капитан. — Поэтому я считаю долгом написать, как оно есть. Что мы только что здесь видели? — спросил он тоном учителя. — Возможность сигнализации. Да, да, господа, сигнализация на расстояния! Без проводников, — отчеканил он, словно перед строем. — Для того, я понимаю, и вся ваша демонстрация. Так, как оно есть.

— Но берегитесь, Евгений Павлович, — слегка улыбнулся Попов. — Надо еще подтвердить как следует, развить… Требуется более мощный источник…

— Это все технические подробности. А суть остается. Возможность сигнализации. Так я полагаю.

Тверитинов замолчал, показывая всем видом, что не признает никакого спора по этому поводу.

…Попов медленно шагал вдоль набережной. Отпустив повозку, в которой Рыбкин охранял багаж с приборами, он решил пройтись до квартиры брата, где обычно останавливался. Пройтись после всего… Устав за депь, Петербург опустел, затворился по домам. И, как часто бывает в слишком теплый день слишком ранней весны, после яркого солнца к ночи затянуло тучами, подул сырой, холодный ветер оттуда, с Выборгской стороны, и заморосило.

На той стороне реки, за неясным силуэтом Всадника, поблескивал вдали, словно меч, шпиль Адмиралтейства. Невольно подумалось: как антенна!

А что же все-таки будет с тем, что удалось ему создать, с его приемником волн?.. Сегодня Любославский предложил: за будущее. А в чем оно, будущее? Куда все это ведет?

Темная, взбухшая Нева, покрытая белыми клочьями ледохода, катила туда, в море. В темную глубь. Неприятно шуршали льдины.

Попов поднял воротник пальто, плотнее застегнулся и поспешил свернуть на проспект.

ВОЛЬНЫЙ СЛУШАТЕЛЬ

В то время как Попов в Кронштадте склонился над своим первым в мире приемником сигналов, на другом конце Европы происходили события, пока что малозаметные, но которые сыграют еще потом свою роль.

Италия. Старый университет в Болонье. На длинных окнах спущены шторы. В физической аудитории профессор Риги демонстрирует студентам опыты Герца. Все та же маленькая искра в полутьме должна еще раз подтвердить великое открытие науки. И пусть никто уже не сомневается в том, что электромагнитные волны действительно существуют и обладают определенными свойствами — мысль уже не новая, —