Шрифт:
Закладка:
Леди Кэролайн больше не могла выносить сосредоточенного на ее персоне всеобщего внимания: ничего, кроме осложнений, оно не приносило. Поначалу всеобщее восхищение приводило в восторг. Она переживала нечто вроде триумфа. Не бояться сказать что-нибудь невпопад или совершить неловкий поступок; повсюду встречать благосклонный интерес и обожание, слушать комплименты, похвалы, а вернувшись домой, привычно принимать полную гордости, безусловную и бесконечную любовь близких – до чего же приятно! И как легко! Незачем учиться, трудиться, прилагать усилия. Не нужно ни о чем заботиться, достаточно только появиться и что-нибудь произнести.
Но постепенно стал накапливаться опыт. В конце концов, все-таки пришлось беспокоиться и даже принимать какие-то меры. Мало-помалу выяснилось, что необходимо защищаться, и неожиданное открытие вызвало не только изумление, но и гнев. Как правило, огненный взгляд означал, что на нее собираются напасть. Какие-то из поклонников оказывались скромнее других, особенно если были молоды, но рано или поздно в меру собственных сил нападали абсолютно все. Она, вступившая в свет легко и беспечно, с высоко поднятой головой и полным доверием ко всякому убеленному сединами, начала испытывать сомнения в искренности окружающих, а потом ощутила неприязнь, которая вскоре перешла в отвращение и негодование. Порой казалось, что она уже не принадлежит себе и не располагает собой, а считается общественным достоянием, чем-то вроде красивой игрушки для взрослых. Она оказалась втянутой в странные смутные ссоры и вскоре ощутила, что стала объектом острой ненависти, вместе со всеми окунулась в войну с головой, и та ее уничтожила.
Война убила единственного человека, с которым она чувствовала себя в безопасности, за которого собиралась выйти замуж, и наполнила душу отвращением к любви. С тех пор она озлобилась и принялась так же сердито барахтаться в сладком сиропе жизни, как попавшая в мед оса, с таким же отчаянием пыталась она вытащить прилипшие лапки и взмахнуть отяжелевшими крылышками. Победы над другими женщинами не радовали, а их надоедливые спутники не только не привлекали, но и вызывали досаду. Что делать с завоеванными мужчинами? Ни один из них не способен говорить ни о чем ином, кроме любви, и очень скоро эти бесполезные разговоры становятся невыносимыми. Точно так же можно кормить здорового человека с нормальным аппетитом одним лишь сахаром. Любовь, любовь… от одного слова тошнило и хотелось дать тому, кто его произносит, пощечину.
«С какой стати я должна вас любить? Почему?» – порой изумленно спрашивала леди Кэролайн, когда кто-нибудь пытался – а кто-нибудь неизменно пытался – сделать предложение, но внятного ответа никогда не получала, только сбивчивое глупое бормотание.
Постепенно несчастная Кэролайн насквозь пропиталась цинизмом. Душа ее поседела от разочарований, в то время как прелестная внешность продолжала украшать мир. Что несет будущее? После такой обработки она не сможет его принять. Она ни к чему не пригодна, потому что потратила драгоценное время на тщеславие, но скоро красота увянет, и что тогда? Она не знала, что делать, и даже боялась об этом думать. Пусть она страшно устала от всеобщего внимания, но зато привыкла постоянно находиться на виду и другого способа существования не знала. А вот стать незаметной, полинять, утратить свежесть и притягательность, должно быть, невероятно обидно. Как только старость начнет подступать – сначала издалека, а потом все ближе и ближе, – то больше уже ни за что не выпустит из цепких когтей. Будет держать долгие годы! Разве можно представить, что огромную часть жизни придется провести в увядании? Старость ведь в два, а то и в три раза продолжительнее молодости. Глупо, глупо. Все глупо. Делать ничего не хочется. На свете столько всего, что делать не хочется.
Праздность, молчание, одиночество, а если можно, то и беспамятство, – вот о чем мечтала сейчас леди Кэролайн, но даже здесь, на краю света, ее ни на миг не оставляли в покое. Эта нелепая женщина явилась, притворившись, будто заботится о ее здоровье, а на самом деле чтобы подчинить своей власти, заставить лечь в постель и – о ужас! – напоить касторкой!
– Не сомневаюсь в вашем здравомыслии, – заключила миссис Фишер, ощутив, как холод пробирается под юбку, и понимая, что дольше сидеть нельзя. – Ваша матушка… У вас есть мать?
Леди Кэролайн взглянула на даму с легким удивлением. Есть ли у нее мать? Если у кого-то и есть мать, то именно у нее. До этой минуты ей не приходило в голову, что на свете остались люди, которые не слышали бы о ее матери. Леди Дестер была одной из старших маркиз – а Кэролайн лучше, чем кто-либо, знала, что бывают маркизы-мужчины и маркизы-женщины – и занимала высокое положение при дворе. Отец тоже в свое время пользовался широкой известностью, но, к сожалению, этот период закончился, потому что во время войны бедняга совершил несколько серьезных ошибок, а теперь еще и состарился, хотя и остался не последним человеком в обществе. Ах как отдыхает душа, когда вдруг удается встретить кого-то из тех, кто никогда не слышал о ее родителях или по крайней мере не связывал ее с ними!
Отношение к миссис Фишер сразу изменилось: дама вызвала едва ли не симпатию. Возможно, чудачки тоже пока ничего не знают. Когда в ответ на объявление леди Кэролайн написала письмо и в конце поставила великое имя Дестер, пронзившее английскую историю подобно кровавому копью, ибо его носители постоянно кого-то убивали, то ни на миг не усомнилась, что компаньонки сразу же поймут, кто она такая, и во время беседы в клубе на Шафтсбери-авеню тоже решила, что личность ее не вызвала вопросов, потому что у нее не попросили представить рекомендаций, как должны были бы.
Кэролайн слегка приободрилась. Если здесь, в Сан-Сальваторе, никто о ней не слышал, если можно на целый месяц спрятаться, стряхнуть прошлое, забыть приставания, грязь, бессмысленный шум, то, вполне вероятно, удастся как-то
