— А, это мой родной соплячок! — отозвалась Абса-хурцэ и послала к нему с небес гнедого его жеребенка-третьяка, обернувши его семилетним гнедым конем. Но Цзуру не может поймать его, ибо вихрем кружили его ветры, чтоб сойти ему с неба. Отчаявшись его поймать, Цзуру подложил в кадило нечистых курений, и тогда от загрязнения жертвенника гнедой конь обратился в шелудивого гнедого жеребенка-третьяка и сам собой поймался. Едет Цзуру на своем шелудивом гнедом третьяке, вслед за тридцатью тысячами людей, а навстречу ему Сенгеслу-хан:

— Ах ты, горе-зять! — говорит он. — Кого ты обгонишь на бегах на этом твоем шелудивом гнедом третьяке? Уж не с тем ли и едешь, чтоб люди отобрали у тебя мое милое детище! Поезжай на бега на одном из моих заветных меринов, Бумба-токтохо.

— Боюсь, — говорит Цзуру, — что не подымет меня твой конь Бумба-токтохо. Уж буду лучше по привычке скакать на своем шелудивом гнедом третьячке. И поехал своею дорогой.

Съезжаются в назначенное место тридцать тысяч участников бегов, приводят в порядок перед состязанием и себя, и коней своих, и вот поскакало все великое множество. Цзуру сдерживает своего шелудивого гнедого третьяка и отстает от всех. Но вот, попридержав некоторое время, он пустил гнедого и сразу оставил позади десяток тысяч людей. Опять попридержал он гнедого и потом пустил, и обогнал еще один десяток тысяч. Опять попридержал и опять пустил: оставил позади третий десяток тысяч. Впереди Цзуру идет Цотон-нойон на своем желто-соловом коне, обгоняющем цзерена, идет он впереди Цзуру всего на швырок посеваемого зерна. Впереди же Цотона, на расстоянии полета детской стрелы, скачет во всю мочь Асмай-нойон на дивном синевато-дымчатом коне своем. Говорит тогда Цзуру своему шелудивому гнедому такие слова:

— Налечу я на Цотона по-молодецки, налетай и ты на него по-богатырски, и вали наземь и коня, и всадника! Разможжи ты подбедренную кость у желто-солового, догоняющего цзерена, и обскачи его!

— Ладно, — говорит шелудивый гнедко. — Налетает Цзуру, и вышло все так, как он говорил. После того как Цзуру перегнал Цотона, обернулся Цотон и видит его:

— Что же ты наделал, голубчик Цзуру?

— А ты-то что наделал, дядюшка? — говорит Цзуру, — посмотрим, как моя Рогмо достанется кому-нибудь другому! — И с этими словами он помчался вперед. Попридержав немного своего гнедого, он пришпорил его и просит:

— Обскакал ты, мой шелудивый гнедой третьячок, тридцать тысяч людей, обогнал бы ты теперь и сизого коня Асмай-нойона. Но прекрас-сизый конь Асмай-нойона мчится, высоко держа голову и с хрустом грызя свои удила и, по-прежнему никем не обгоняемый, идет во всю ярь впереди всех на выстрел детской стрелы. Со слезами взмолился тогда Цзуру к своему шелудивому гнедому третьяку:

— О, горе! Что ты наделал, шелудивый мой гнедко! Ужели ты хочешь попустить другому взять все у меня: и чешуйчатый панцирь, и славный шлем Дагорисхой, и знаменитый острый меч Томарцак, и прославленный щит Тумэн-одон, и даже Рогмо-гоа мою, с которой слюбился я с шестилетнего своего возраста!

— Должно быть, не догнать мне этого коня, родимый ты мой, соплячок! Правда, я небесный жеребенок, но ведь тот уже конь, хоть и земной: он на четыре поколения старше меня и много больше на нем шерсти против меня. Скорей же помолись небесной своей заступнице, Абса-хурцэ:

— Родимая моя! — молится Цзуру. — Твой гнедой семилетний склоняется долу, а дольний Асмай-нойонов сизый конь возносится к небу.

И вот уже налагает жадную руку Асмай-нойон на все драгоценности, милые сердцу доспехи мои и на мою Рогмо-гоа, чудесною силой добытую. Горе мне, родимая! Что же теперь делать?

Услышала его молитву бабушка Абса-хурцэ.

— Беда! — говорит она. — Обгоняемый смертным, плачет мой бедный соплячок Цзуру. Поди сюда, Бова-Донцон! Ты возьми под свое попечение шелудивого гнедка, а я попробую угостить одной штукой Асмай-нойонова коня. И при этих словах вдвоем появляются они рядом на небосклоне. Под рукою Бова-Донцон гнедой третьяк принимает свой настоящий вид семилетнего гнедого коня, мчится он, с хрустом грызя удила. А бабушка Абса-хурцэ пронзает сизого коня огненной стрелой насквозь, через обе его подмышки. Сделав несколько прыжков, сизый конь пал распростертый, а третьяк на четвертом-пятом поприще идет к последней черте с расстояния, которое проскачет жеребенок-третьяк. Встает Асмай-нойон и со слезами причитает: «Горе! Что случилось со мной!» А гнедой конь бросает на ходу:

— То была очередь хрустеть удилами сизому коню, а теперь пришел и мне черед похрустеть удилами!

А Цзуру передал своему старшему брату, Цзаса-Шикиру, все эти полученные обратно драгоценные доспехи и возвратился домой.

* * *

Продолжая неистовствовать, объявляет на другой день Цотон-нойон: пусть возьмет за себя Рогмо-гоа тот человек, который одним выстрелом застрелит буйвола и срежет у него тринадцатипозвонковый хвост.

Весь улус устремился на охоту. Между тем Цзуру, настигнув буйвола и угодив ему между глаз, убивает его наповал детской стрелой — шихинек из простого пихтового лука-аланкир — и срезает у него тринадцатипозвонковый хвост. Подъезжает к нему Цотон-нойон:

— Милый мой Цзуру! Отныне обещаю не только не бранить и не бить тебя, но буду считать тебя милее родных своих детей: только отдай мне тринадцатипозвонковый этот хвост!

— Хорошо, дядюшка, отдам! — отвечает Цзуру. — Что такое для меня хвост? Но так как я уже начинаю охотиться с настоящим недетским сайдаком, то ты, в свою очередь, дай мне свою знаменитую стрелу-исманта.

— Что значит для меня стрела? — говорит Цотон. — На, возьми ее! И отдал, а Цзуру передал ему хвост, от которого волшебством незримо отрезал три позвонка и оставил у себя. Тогда Цотон-нойон направляется к общей облаве, цепь которой к концу охоты уже смыкается, и громким голосом кричит:

— Мне достается убить буйвола и срезать его тринадцатипозвонковый хвост! Я и возьму себе в жены Рогмо-гоа!

— Тогда подбегает к нему Цзуру:

— Дядя Цотон! Ты преступный и наглый лжец! Ведь когда я убил буйвола и срезал его тринадцатипозвонковый хвост, не ты ли подъехал ко мне и стал клянчить: «Милый Цзуру! Отныне впредь обещаюсь не бить тебя и не бранить, но жалеть тебя больше собственных детей, только отдай мне этот хвост!» И разве на это я не ответил тебе: «Что значит для меня хвост, дядюшка?» Но так как я начинаю уже охотиться с настоящим сайдаком, то ты в свою очередь отдай мне свою знаменитую стрелу исманта. И разве ты не отдал