Шрифт:
Закладка:
Так затем жили в симбиозе — Вирт и Цупица работали для Мока, а он закрывал глаза на их интересы, которые иногда означали кровавые расправы с конкурентами. Были, однако, такие ситуации крайне редки, поскольку Бреслау никогда не был городом греха и порока по меркам Чикаго.
Паркуя теперь мотоцикл на Данштрассе, 37 перед большим домовладением Вирта, которое напоминало одно из крыльев свастики, вспоминал Мок давнюю историю. Это в их складах удерживал людей, чтобы их спасти от сумасшедшего, ломающего руки, так что кости пробивали легкие, а старый Мюльхауз, его шеф, притворялся, что не знает ни о чем. Это в их подвалах незаконно запирал подозреваемых и — поддаваясь их леденящим экспериментам — проверял, который из них может быть «убийцей из календаря».
Именно они справедливо осудили в 1927 году педофила Клауса Роберта. Это они в конце концов похитили в 1934 году одного гестаповца-садиста, которого посадили на кресло дантиста и удивили его своим садизмом. Так было, думал Мок, мы были нужны друг другу, теперь они мне нужны, а я им нет. Бандиты сентиментальны или, скорее, расчетливы? Помогут ли они мне безоговорочно или взвесят оказанные друг другу благодеяния?
Нажал на звонок у выхода, ведущего на территорию. На вершине лестницы появился огромный телохранитель Цупица. Он подошел к забору и посмотрел на прибывшего. Тот чувствовал себя немного униженным тем, что ему пришлось снять шляпу и маску, чтобы охранник мог его осмотреть. Цупица улыбнулся и впустил Мока внутрь.
В квартире указал путь направо, в кухню, а потом крутую лестницу, ведущую к наземной части здания.
Мок спустился по лестнице и застал Корнелиуса Вирта в маленькой кладовой среди полок с винами. Когда он увидел Мока, усмехнулся и потянулся за одним из своих лучших вин — превосходным рейнским хаттенхаймером, год выпуска 1936.
В отделе RuSHA зазвонил телефон. Адъютант Вилли Рейманн отложил «Schlesische Tageszeitung», которая гордо объявляла о появлении на улицах Бреслау истинного бича на большевиков — бронепоезда «Poersel». Рейманн усилил воображение, чтобы понять военный смысл получения бронепоезда.
Телефон звонил.
Рейманн покачал головой, согласившись со своим невежеством, и поднял трубку.
— Кабинет начальника RuSHA, отделение Бреслау, я слушаю, — сказал он.
— Говорит капитан Эберхард Мок, — раздался немного задыхающийся голос старого человека. — Я звоню в срок, установленного господином штурмбанфюрером СС Эрихом Краусом. — Могу ли я соединиться с ним?
— К сожалению, нет, — Рейманн выполнял точно приказания Крауса, которого, впрочем, спрашивал несколько раз, выслушивая взамен тяжкие оскорбления.
— Могу только передать вам его слова. Пожалуйста, подождите некоторое время. — Он вынул из ящика стола лист, исчерканный Краусом. — Внимание, читаю: «Господин капитан, я схватил преступника Рассеншанде с гестапо и разберусь с ним лично. Благодарю господина капитана за помощь и прошу признать дело закрытым. Хайль Гитлер!» Это все, капитан.
— Благодарю и до свидания, — Рейманн услышал в трубке повеселевший немного голос.
— А я что говорил? — сказал голос, откладывая трубку.
Рейманн сделал то же самое и через некоторое время удивился, что тоже могло развеселить Мока и что значит это торжествующее: «А я что говорил?» Если бы он знал Мока лучше, понял бы, что так звучит боевой клич, что старый капитан отдал приказ к атаке. Понял бы, что смех капитана — смех нервный, нетерпеливый и зловещий. Если бы лучше знал Мока, понял бы, что он был готов к такому ответу. Не знал его, однако, и понятия не имел, что Моку очень хорошо известна секретная формула, пародия известного пароля пролетариев: «Эсэсовцы всех формирований, объединяйтесь».
Хлорацетофенон опасен для человеческих глаз. Когда на них попадет, вызывает слезотечение и жжение настолько сильное, что человек мечтает о ведре воды, в которое он мог бы засунуть голову. Под влиянием хлорацетофенона наступает резкий спазм бронхов и ослепление. Человек не теряет тогда сознания, но можете делать с ним все.
Тоненький слой этого порошка лежал в сгибе годовой книжечки, выписанной на имя Юрген Хелльмиг. Старый швейцар Оскар Хандке смотрел на снимок, содержащийся в документе, и протирал глаза от удивления. Для старого полицейского швейцара было очевидно, что в кенкарту вклеен снимок другого человека. Одного взгляда было достаточно, чтобы Хандке заявил, что стоящий перед ним старый солдат не мог родиться в 1920 году, как виднелось в кенкарте.
Хандке посмотрел на охранника, стоящего у вершины лестницы с миной тореадора, и потянулся рукой до тревожной кнопки, установленной под рабочим столом. Не успел однако ее нажать. Старый солдат, стоящий в окне будки, наклонился и дунул.
До глаз швейцара добрался сухой порыв. Хандке попытался протереть глаза, но почувствовал, что руки отказываются ему повиноваться. Его тело закрутилось и рухнуло на пол будки.
Охранник был в то время занят восхищением мощным телосложением второго солдата, который положил свою ногу на самую верхнюю ступень лестницы и протирал платком пыльный высокий кавалерийский сапог.
Когда охранник увидел, что происходит, потянулся за шмайсером. Тогда мощный любитель чистых сапог махнул платком в сторону его лица. Платок развернулся, выпуская облако белых кристаллов. Ноги тореадора разошлись, как будто он сделал шпагат. Головой ударился об пол. Он выдал из себя жалобный пронзительный вскрик, а потом хрип.
Мощный солдат ворвался в дежурку и достал из-под прилавка оправленный в вишневое тетрадь пропусков с надписью «Март 1945». Подал его старику, и оба покинули боковую лестничную клетку.
Вся акция длилась три минуты. Никто в то время не вошел в здание этом боковым входом с Ангер. До истечения последующих трех минут тетрадь рапортов оказалась в руках сидящего в мотоциклетной коляске мужчины, чье лицо закрывала надвинутая на лоб шляпа и поднятый воротник пальто. Когда великан запустил мотор, а его товарищ сел на заднем сиденье, мужчина в шляпе пробегал глазами записи в тетради рапортов с прошлой недели.
Когда мотоцикл тронулся, пассажир в коляске воскликнул что-то на незнакомом его товарищам языке и стукнул с радостью в одну из фамилий посетителей, которые навестили в течение последних семи дней отдел RuSHA в Бреслау.
Имя это было очень похоже на то, что носил ненавидимый нацистами поэт Гейне.
В городе царила тишина.
Небо смыло после очередного дня осады пыль и сажу. Легкий дождь, несомый переменными порывами ветра, хлестал косо.
Гауптшарфюрер СС Ганс Гейде вышел из своей квартиры на Бишофштрассе. По его дождевому плащу немедленно потекли капли воды. Такие же капли стекали по обоям на кухне квартиры на противоположной стороне улицы, где сегодня взрыв бомбы отколол от здания фронтальную стену.
