И сказал {Генрих] союзникам [своим]: «Помните, о мужи, откуда вы пришли и где вы находитесь. Вот стол накрыт, и нам следует спокойно к нему приступить, уклоняться неуместно; значит, нам надлежит принять участие в его утехах. Со всех сторон мы окружены морем, враги перед нами, враги за нами, и нет для нас спасения в бегстве. Укрепитесь поэтому в господе боге всевышнем и будьте мужами храбрыми, ибо одно из двух [нам] остается — или победить, или мужественно умереть». И Генрих выстроил войско и сам стал впереди его с сильнейшими из саксов.

Увидав [такой] пыл [этого] мужа, раны пришли в великий ужас и послали своего жреца, чтобы тот договорился [с ним] о мире. Жрец предложил сначала 400, потом 800 марок. Но когда войско в негодовании зашумело и стало побуждать [передовой] отряд, чтобы начинал битву, он пал к ногам князя, говоря: «Не гневайся, о господин, на рабов своих. Вот [вся] земля [наша] перед твоими глазами, пользуйся ею, как [тебе] угодно, все мы в руках твоих, что ни назначишь нам, все мы тебе дадим». И за 4400 марок они достигли мира. Взяв заложников, Генрих возвратился в землю свою и распустил войско, каждое по домам своим.

А [затем] он послал послов в землю ран получить деньги, которые были ими обещаны. Но раны денег не знают и не привыкли пользоваться ими при покупке товаров. А если бы ты хотел купить что-нибудь на рынке, то приобретаешь это на лоскут полотна. Если они случайно, путем грабежа или захватив в плен людей, или как-нибудь иначе получают золото и серебро, то они употребляют их на украшения для своих жен или отдают в казну своего бога. Тогда Генрих поставил весы для взвешивания самых тяжелых вещей. И когда они исчерпали свою общественную казну и все то золото и серебро, которое имелось [у них] дома, то и тогда едва половину уплатили, обманутые, я думаю, при взвешивании. Генрих, разгневанный тем, что раны обещанного полностью не уплатили, начал готовить второй поход в их землю. На следующую зиму, когда море стало удобопроходимым, он, пригласив на помощь герцога[401] Людера, вступил в ранскую землю с большим войском из саксов и славян. И едва они здесь пробыли три ночи, как холода начали уменьшаться и лед таять. И случилось, что, не завершив [своего] дела, они должны были вернуться, едва избежав опасности [погибнуть] в море[402]. Саксы больше не пытались вступать в землю ран, так как Генрих, прожив после этого еще не очень долгое время, смертью своей положил конец войне.

39. УМЕРЩВЛЕНИЕ РИМЛЯН

Около этого времени император Генрих[403] вел большую войну против герцога Людера и саксов. Генрих же младший[404], получив в свои руки после изгнания, или, лучше, после умерщвления отца, управление монархией и увидев, что вся земля перед глазами его отдыхает, под присягой обязал всех князей [совершить] поход в Италию, желая по обычаю получить всю полноту императорского достоинства из рук высшего первосвященника. Перейдя Альпы, он направился с громадным войском в Рим[405]. Папа Пасхалий, услыхав о приходе его, немало обрадовался и послал в окрестные страны пригласить многочисленное духовенство, чтобы устроить торжественно прибывшему королю еще более торжественный прием. И [Генрих] с великим ликованием был встречен духовенством и жителями города. Когда дело дошло до посвящения, папа потребовал от него принести присягу в том, что он всегда будет стойко соблюдать католическую веру, с уважением относиться к апостольской столице, ревностно защищать церкви. Но гордый король не захотел присягнуть, говоря, что император, которому должны будут все приносить присягу, сам присягать не должен.

Так начался спор между папой и королем, и обряд посвящения был прерван. И тотчас гнев охватил вооруженное войско королевское, и оно накинулось на духовенство и содрало с него священные одежды, бесчинствуя, как волки в овчарне. Услыхав об этом, жители Рима устремились на защиту духовенства, так как видели оскорбления, которым оно подвергалось. И началась такая битва в доме св. Петра, о какой не было слышно с древнейших времен. Верх одержало королевское войско и жестокой смертью истребило римлян, не делая разницы между духовенством и народом, всех одинаково поражая мечом. Все сильнейшие мужи сражались здесь до тех пор, пока мечи не цепенели в руках их. И наполнился дом святости трупами, и от множества мертвецов такие потоки крови потекли, что воды Тибра окрасились в цвет крови.

Но зачем мне еще задерживаться на этом? Папа и другие, кто избежал смерти, были уведены в плен. И тогда можно было видеть, как тянули за веревки, накинутые на шеи, обнаженных, со связанными за спиной руками, кардиналов, как вели бесчисленные толпы скованных горожан. Когда, выйдя из Рима, они достигли места своей первой остановки, пришло несколько епископов и монахов к папе и сказали ему: «Великая печаль в сердцах наших, о святейший отец, из-за стольких злодеяний, которые обрушились на тебя, твое духовенство и на жителей города твоего. Но эти беды, ниспосланные [нам] за грехи наши, оказались скорее неожиданными, чем предвиденными. Согласись с нами и умилостивь господина нашего, чтобы и он стал милостив к тебе, и соверши над ним обряд благословения своего». [На что] папа ответил им: «Что говорите вы, о любезные братья? Вы говорите, что нам следует посвятить мужа этого несправедливого, кровожадного и лукавого? Хорошо же очистил он руки свои для принятия посвящения, он, который кровью пастырей залил алтари божьи, а дом святости наполнил телами убитых. Да минует меня слово такое, чтобы я согласился на посвящение того, кто сам сделал себя достойным проклятья». И когда они объяснили, что для обеспечения спасения своего и тех, кто находится в плену, нужно, чтобы он умилостивил короля, папа с великим бесстрашием отвечал: «Я не боюсь господина вашего, короля. Пусть от умертвит тело мое, если хочет, то больше нет ничего, что он мог бы сделать. Больших успехов достиг он в умерщвлении жителей [города] и духовенства, но истинно говорю я вам, в остальном он не достигнет победы, не увидит мира во все дни свои, и породит сына, который воссядет на трон его».

Когда обо всем этом было доложено королю, он воспылал гневом и приказал обезглавить всех пленников на глазах папы, чтобы устрашить его. Тот же настойчиво увещевал их мужественно принять смерть за правду, обещая им немеркнущий венец жизни вечной. А они, единодушно