Шрифт:
Закладка:
Отец тоже не бездельничал. Время от времени он замещал священника, вел службы и читал лекции по богословию. Студенты Тринити ценили Тома Хантера за умение слушать и поверяли ему свои беды.
Колледж помог переоборудовать комнаты под нужды Тома, он покидал квартиру без посторонней помощи, разъезжал повсюду в электрическом кресле-каталке, что дарило обоим родителям приятное ощущение независимости.
Они были ярким примером пары, сумевшей справиться с несчастьем и взять над ним верх. Джаз очень ими гордилась.
Постучав, она толкнула двери.
– Это я!
– Джаз! Надо же! Заходи.
Отец работал в небольшой гостиной за письменным столом, заваленным бумагами. При виде дочери лицо Тома озарилось радостью, он раскинул руки ей навстречу.
– Здравствуй, родная. Рад тебя видеть.
Джаз высвободилась из его объятий, окинула миниатюрную фигуру отца внимательным взглядом. При росте всего пять футов шесть дюймов Том был на четыре дюйма ниже жены и дочери[1]. Однако сильный характер с лихвой компенсировал небольшой рост.
– Как сердце? Мама сказала, ты обследовался?
– Тикает, как обычно, – ответил отец. – Я послушный мальчик, Джаз, принимаю таблетки ежедневно. Чувствую себя так же хорошо, как двадцать лет назад, правда. Давайте вы все перестанете волноваться из-за пустяков.
– Пап, у тебя случился инфаркт на операционном столе.
– Я ведь выкарабкался. – Отец подмигнул: – Уже четырнадцать лет прожил, а то ли еще будет! Выпьешь вина? – Он указал на бутылку на журнальном столике.
– С удовольствием. Где мама?
– На какой-то вечеринке в Кингсе. Вернется с минуты на минуту. Налей и мне, пожалуйста.
– Держи.
Джаз вручила бокал отцу, и тот отъехал на свое обычное место, слева от камина.
– За тебя, родная. Поздравляю.
– Спасибо. С чем?
– С принятием смелого решения и возвращением в строй.
– Поздравлять рано. Я до сих пор не уверена, что поступаю правильно. Я хотела писать картины, папа.
– Знаю, солнышко. И – да, ты вполне можешь оказаться новым Ван Гогом. Ты определенно талантлива, но вот подходит ли тебе образ жизни художника? Ты очень пытлива и общительна. Нуждаешься в постоянных стимулах. Трудно представить тебя в одиночестве на каком-нибудь чердаке, без денег, голодную…
– Представить, как я отрезаю себе ухо и ем его? – рассмеялась Джаз.
– Тебя растили деятельной, учили приносить пользу. – Отец улыбнулся, глаза заблестели. – Работа в полиции, по крайней мере, имела цель. Я не о том, что искусство бессмысленно, ты же понимаешь. Однако, несмотря на все твои нарекания в адрес системы уголовного правосудия, на каждых четырех отпущенных жуликов приходился один, которого тебе удавалось отправить за решетку. По-моему, это стóящий результат.
– Стакан наполовину пуст или наполовину полон, да?
– Да. Ну и я, конечно, шучу насчет слабости, которую якобы питает к тебе Нортон, но он действительно в тебя верит. Очень. Понимает, какой ты ценный кадр, и не хочет тебя терять.
– Жаль только, что он мне раньше об этом не сказал.
– Тогда, наверное, твой длительный отпуск не навредил бы ни тебе, ни ему. Помни, проглотить свою гордость и рискнуть куда сложнее, чем дать деру и сохранить репутацию. Еще по бокальчику?
– Немножко, пап. Ты же знаешь, что говорит врач.
– А я говорю – вино красное, оно понижает холестерин, а следовательно, лечит.
Джаз не слишком охотно налила отцу полный бокал.
– Знаешь, родная, мы с мамой сомневались в твоем решении, когда за несколько месяцев до выпуска ты все бросила и пошла учиться в полицейский колледж в Хендоне.
– Да, пап. – Джаз закатила глаза. – Помню.
– Мы думали, тобою движут неправильные мотивы.
– Вы с мамой в курсе, что я решила работать в полиции из-за случившегося с тобой, пап. Правильный это мотив или нет?
– И да, и нет. Ты импульсивна, вся в старика-отца. Принимаешь решения под влиянием минуты…
– Что очень помогает мне в нынешней профессии.
– Вот именно. И подводит меня к главной мысли: Господь редко ведет нас не туда. Возможно, стрельба понадобилась для того, чтобы подтолкнуть тебя на правильный путь.
– Ох, папа, я бы предпочла неправильный путь и здорового тебя. Хотя да, согласна: последние дни были… трудными и интересными. Я рада возвращению на работу.
– Особенно на работу без него?
– Да, – сухо обронила Джаз.
Понятливый Том сменил тему:
– Ну а как тебе жизнь в Солтхаусе?
– Замечательно! Коттедж потихоньку приводится в порядок, и к лету у меня даже будет сад, где вы с мамой сможете отдыхать.
– Чудесно. Мне очень не хватает сада, но здесь для него, конечно, нет места. Хотя, когда мама выйдет на пенсию, как знать… Возьмем да и переедем к тебе поближе, станем жить в домике у моря рядом с другими пенсионерами в коттеджном городке. Я начну играть в вист, мама вступит в женсовет и научится вязать.
В дверном замке повернулся ключ, и отец добавил:
– А вот и она.
Матери с дочерями часто похожи внешне – заметно, но неуловимо. В случае с Селестрией Хантер и ее дочерью сходство было безошибочным. Джаз унаследовала от матери рост, утонченные черты лица и густые рыжевато-каштановые волосы. В свои пятьдесят семь лет Селестрия старела красиво и выглядела почти так же, как и пятнадцать лет назад.
– Мама! Как ты? – Джаз тепло ее поцеловала.
– Она перегружена и утомлена возней с таким старым упрямцем, как я, – пошутил Том. – Не спрашивай, много ли я работал, мой ангел. Если я скажу правду, мы лишь поссоримся.
– Мы никогда не ссоримся, дорогой. Ты делаешь что хочешь, а я тебе это позволяю.
Селестрия помассировала мужу плечи, затем нагнулась и поцеловала его в макушку.
Непринужденная близость родителей, их очевидная любовь друг к другу всегда трогали Джаз. Маме вполне простителен горький тон. В последние годы ей жилось нелегко – и в финансовом плане, и в психологическом.
«Вот чего хочу я, – подумала Джаз. – Чтобы любовь пересиливала все остальное».
– Ты проверял мясо, дорогой? – крикнула мама из прихожей, вешая пальто.
– Все готово и ждет.
– Отлично. Давайте поедим.
* * *
– Как твое расследование? Думаешь, это был несчастный случай? – спросила мама, когда они с Джаз мыли посуду.
– Нет, уже ясно, что нет. Да и вторая смерть не может быть просто совпадением, пусть даже самоубийство подтвердилось. Утром звонил коронер. В желудке умершего полно снотворного.
– Кто он, ты можешь нам сказать? – Глаза отца, складывающего чистую посуду в шкаф, блеснули интересом.
– Школьный куратор. Старый, немного за семьдесят, он…
– Ну какой же «старый», солнышко. Мне вот хорошо
