принадлежала моему отцу и служила в течение очень многих лет. Ее беременную подговорила жена Вергиния, с которой та была знакома и общалась, чтобы после родов отдала младенца ей. И она, выполняя обещание, когда у нее родилась эта дочь, обманула нас, что родила мертвого, а младенца отдала Нумитории. Та же, взяв его, выдала за своего и воспитала, хотя не была матерью никакого ребенка, ни мужского, ни женского пола. 3. Раньше всего этого я знать не знал, ныне же, получив донос и имея множество свидетелей, достойных доверия, а также допросив рабыню, я прибегаю к закону, общему для всех, который утверждает, что потомство принадлежит не тем, кто выдал чужих детей за своих, но тем, кто является матерями, — от свободных рождаются свободные, а от рабынь рабы, имея тех же хозяев, кто владел и их матерями. 4. По этому закону я хочу увести дочь моей рабыни, желая требовать удовлетворения, а если кто-то будет оспаривать, то предоставлю надежных поручителей, что я приведу ее на суд. Если же кто-то желает ускорить разбирательство, я готов защищаться перед тобой прямо сейчас, соответственно не давать поручительства за ее личность и не откладывать дело. Пусть же они выберут, какой из двух способов они предпочтут».

XXX. После того как Клавдий произнес это и прибавил настоятельную просьбу, чтобы он не оказался в худшем положении по сравнению со своими противниками, раз он клиент и низкого рода, слово взял дядя девушки и высказал то, что приличествует говорить перед магистратом. Он заявил, что отцом девицы является Вергиний, из плебеев, который находится вне пределов страны, сражаясь за родину; матерью же является Нумитория, его собственная сестра, женщина разумная и добродетельная, которая скончалась за несколько лет до того; сама же дева, будучи воспитана как приличествует свободнорожденной гражданке, законно помолвлена с Ицилием, и вскоре состоялось бы их бракосочетание, не опереди его война с эквами. 2. И в течение сего времени, а прошло не менее пятнадцати лет, — продолжил он, — Клавдий ничего такого не пытался сказать в отношении них, теперь же, как только дитя достигло брачного возраста и распространилась молва о ее красоте, он выступил со своими обвинениями, возведя бесстыдную напраслину не по собственному разумению, но науськанный человеком, возомнившим, что он любым способом может удовлетворять все свои желания. 3. Что же касается судебного разбирательства, говорил Нумиторий, то отец сам будет защищать дело своей дочери, когда возвратится из войска; относительно же притязания на ее личность, которое требуется по законам, то он сам, как дядя девушки, сделает это и подвергнется суду, не требуя ничего необычного или не предоставленного в качестве права также всем другим римским гражданам (если вообще не всем людям), а именно, если человек переводится в рабское состояние из свободного, то не отнимающий свободу, а защищающий ее, обладает властью над этим человеком вплоть до суда[1161]. 4. Он также сказал, что по многим причинам Аппию подобает охранять это право: прежде всего потому, что этот закон вместе с другими он начертал на Двенадцати таблицах; далее, поскольку он глава децемвирата; кроме того, потому что, кроме консульской власти, он приобрел и трибунскую, чьей наиглавнейшей заботой является оказывать помощь слабым и нуждающимся гражданам. 5. Он попросил затем, чтобы Аппий проявил сострадание к обратившейся к нему за помощью девушке, которая давно уже лишилась матери, а в настоящее время оторвана от отца и подвергается опасности потерять не только наследственное имущество, но и супруга, отечество и то, что считается наибольшим из всех человеческих благ, — личную свободу. Оплакав несчастья, которым дитя могло подвергнуться, и возбудив сильное сострадание среди присутствующих, он в конце сказал о времени судебного разбирательства: 6. «Так как Клавдий желает произвести судебное разбирательство по ее поводу как можно быстрее, хотя в течение пятнадцати лет он не заявлял ни о каких нарушениях, любой другой, кто судился бы по столь важным делам, заявил бы, что с ним обошлись жестоко и, естественно, возмущался бы, требуя провести суд только после заключения мира и возвращения всех, кто сейчас находится в лагере, то есть, когда у обоих судящихся сторон будет изобилие свидетелей, друзей и судей — предложение гражданственное и умеренное, обычное для римского государственного устройства. 7. Но мы, — продолжил он, — не нуждаемся ни в речах, ни в мире, ни в большом количестве друзей и судей, и мы не откладываем дело на разрешенный срок; напротив, даже во время войны при недостатке друзей и при неравном числе судей мы готовы вести свою защиту без промедления, испросив у тебя столько времени, Аппий, сколько будет достаточно, чтобы отец девушки, вернувшись из лагеря, оплакал свою несчастную судьбу и самолично принял участие в заседании суда».

XXXI. После того как Нумиторий высказался таким образом и окружавшая толпа громким криком показала, что его требования справедливы, Аппий, помедлив краткое время, сказал: «Я не невежда в законе касательно поручительства за тех, кого пытаются обратить в рабство, который не позволяет, чтобы человек находился до суда во власти тех, кто желает лишить его свободы, и я не нарушу по своей воле то, что сам же начертал. Конечно, я считаю это справедливым, чтобы при наличии двух притязателей, хозяина и отца, если бы оба они присутствовали, власть над ее личностью вручить отцу вплоть до суда. 2. Поскольку же тот отсутствует, то ее уведет с собой хозяин, предоставив надежных поручителей, что он приведет ее к магистрату, когда вернется ее отец. Относительно же поручителей и величины залога, а также чтобы вы не понесли никакого ущерба в ходе процесса, о Нумиторий, я проявлю величайшую заботу. Теперь же отдай девицу!»[1162] 3. Когда Аппий объявил это решение, девушка и женщины вокруг нее подняли страшный плач и стали бить себя в грудь, а также громкий гул и ропот негодования раздались в толпе, обступившей трибунал. Ицилий же, который намеревался жениться на девушке, прижал ее к себе и воскликнул: 4. «Пока я жив, Аппий, никто не уведет ее. Но если ты вознамерился уничтожить законы, нарушить права и лишить нас свободы, более не отрицай тиранию, в которой вас упрекают, но после того как ты обезглавишь меня, уводи и ее, куда тебе угодно, и всех остальных девушек и женщин, чтобы наконец-то римляне поняли, что они из свободных обратились в рабов и более не могут помыслить о лучшей участи. 5. Что же ты все еще медлишь? Почему не проливаешь мою кровь