Таболин подтянул ноги и поплыл. Прочь, прочь, прочь…

Добравшись до переходного узла, он обернулся и увидел закрытый люк.

К своему удивлению, Таболин не чувствовал страха. Легкое беспокойство – да, но не страх. Небывалый прилив сил излечил от боли в голове и руках.

Впереди мелькнула тень. Таболин искал причину беспокойства, но не находил. Станция мерзко воняла – старый, слежавшийся запах костей с гниющими останками.

– Новые хвосты! – с усмешкой донеслось слева. Или справа.

Таболин свернул. Он дрожал, словно долго напрягал мышцы и заработал судорогу. Крутил головой в поисках движения, голоса. Люки, которые попадались на пути, были не заперты. От модульного строения станции кружилась голова. Мимо пролетела книга «Жиль Гарнье: Средневековые рецепты».

Что-то задело ногу. Таболин открыл глаза (оказывается, он какое-то время плыл с закрытыми глазами), оглянулся и заметил удаляющуюся фигуру. Большая голова без шеи, горб, растопыренные пальцы, черные, длинные, острые. Таболин окликнул неестественно сложенного человека, но тот оттолкнулся от скобы и ускорился.

Бортинженер не стал его преследовать. Направление не имело значения. Станция подбрасывала вопросы, главный звучал так: что изменило этих людей? Что стало причиной уродливой трансформации? Возможно, ответы были у врача, который далеким утром обработал тело Таболина спиртом. Наверняка были. Но откуда уверенность?

Таболин передумал: сделал движение рукой, развернулся и, придав телу инерцию, последовал за горбатым существом. Несмотря на сбитое, неуклюжее телосложение, чудовище было проворнее и быстрее новичка; оно плыло по-собачьи. Таболин ускорился, но его отвлекали иллюминаторы.

Комплекс оказался между Землей и Луной, и бортинженер зажал рот руками – оттуда рвался странный, не свойственный человеку звук. Словно живые, двигались тени. Одна из них – его тень – захватывающе менялась.

В шлюзе появился силуэт человека. Таболин пересек лабораторию, но к этому времени шлюз опустел.

Движение за спиной! На другом конце лаборатории, откуда Таболин только что приплыл. На этот раз ему удалось мельком рассмотреть уродливую маску, заменяющую человеку лицо. Массивная голова, широкий лоб, по-звериному вытянутая морда. Маска выражала ярость и ласку, настороженность и угрозу.

– В прятки играете, – со злобой сказал Таболин, обращаясь к пустоте в том месте, где секунду назад было существо. Ему надоела эта беготня. – А вот хрен вам…

Глотка горела. Кровь жарко билась внутри сильного тела. Но внезапно все изменилось. На смену могущественной ночи пришел изматывающий день. Таболин стал вялым, ненастоящим, забытым. Станция превратилась в ловушку, из которой не было выхода. Его загнали в угол, как бешеного пса. Что дальше? Выстрел в сердце? Удар током?

Он уже тосковал по быстрым сумеркам и ощущению силы, которое те несли. Пускай они вернутся, и тогда он найдет выход. Скинет шкуру жертвы. Обратится в охотника. И неважно, какой станет его тень.

Он лег на спину и поплыл, не задумываясь, куда и зачем. Согнуть колени. Разогнуть колени…

Сзади раздался хриплый смех.

Таболин кувыркнулся, ожидая увидеть зверя, которым стал Кравуш. Или существо с длинными черными пальцами. Или уродливую маску, если, конечно, это были разные люди-звери. Однако увидел Уссаковского, командира экипажа, полгода назад принявшего смену на орбитальной станции.

Бортинженер не знал, почему понял, что перед ним именно Уссаковский. Голова командира подергивалась. Лицо слишком быстро менялось. Таболин мало что мог разобрать, кроме желтых глаз и длинных зубов.

Он глянул в иллюминатор. Станция скользила по лунному диску.

– Хорошо, ладно, – проговорил-прорычал Уссаковский. – А теперь – спать. Так быстрей привыкаешь.

Иллюминатор потерял Луну, и лицо командира перестало подергиваться и бугриться. Уменьшилась, сдулась, словно мяч, шея. Уссаковский протянул мускулистую руку, заросшую седой шерстью, и указал на люк над головой бортинженера.

Таболин молча повиновался. Его и правда клонило в сон.

– Займусь вторым, – сказал командир. – Третьего ведь уже нет?

– Уже нет, – подтвердил бортинженер.

– А ты, значит, не вкусил? Из сдержанных, выходит. Хорошо, ладно…

Тот, кто когда-то был Уссаковским, замолчал – голодные глаза укололи Таболина – и, хватаясь за скобы, поплыл в сторону стыковочного узла. К транспортному кораблю, где трапезничал другой зверь.

Таболин открыл люк и оказался в функционально-грузовом блоке. Светлый интерьер, скобы и резинки на стенах, два спальных места. Бортинженер забрался в спальный мешок и закрыл глаза.

– Проснись, – сказал врач человеку, сидящему за столом напротив Таболина.

У человека была смуглая кожа, нижнюю часть лица скрывала маска с крошечными отверстиями на уровне рта. Над черепом (его бы тюбетейкой прикрыть, подумал бортинженер) будто поработал опасной бритвой слепой цирюльник. Длинный войлочный халат – порван, запятнан грязью и кровью. Из-под стола торчала широкая ступня, вывернутая под неправдоподобным углом; рядом лежала сандалия из сыромятной кожи.

Врач ткнул казаха палкой. Тот дернулся, поднял голову и зашарил по комнате запавшими глазами. Его руки были связаны за спинкой стула.

Врач повернулся к Таболину:

– Руку на стол. Любую.

Дублер выполнил приказ, который лишь маскировался под просьбу.

– Ближе.

Таболин вытянул руку. Его кисть, обращенная ладонью к потолку, выглядела просительно и беззащитно. От связанного человека несло псиной.

Врач расстегнул ремешки и снял маску. Казах зарычал. От этого рыка, а еще от вони, заполнившей узкое помещение без окон, в памяти Таболина всплыл другой образ – покрытая коркой рана на его собственном предплечье. Только раны не было. Пока не было. Но Таболин уже вспомнил и кровь, и боль.

– Кусай, – велел врач и упер палку между лопаток казаха. – Один раз. И не вздумай грызть – усыплю!

На ладонь Таболина упала капля слюны, и тогда связанный человек…

– Проснись!

Кто-то толкал его в плечо… палкой? Нет, перед лицом маячила покрытая седой шерстью рука.

Сон принес облегчение. А еще – потребность увидеть ее. Луну. Отсутствие в блоке иллюминаторов ощущалось почти с физической болью. Поэтому Таболин выбрался из спальника раньше, чем разбудивший его Уссаковский махнул рукой: за мной.

– Он укусил меня, – сказал бортинженер, – тот человек…

– Человек? – Командир усмехнулся. – Хотя убивать умышленно – это очень по-человечески.

Они летели по станции, Таболин вспоминал (обнюхивал) свои сны. Теперь он помнил их все, они пахли его прошлым или будущим; но у двух или трех был чужой запах, принадлежащий другому племени из другого измерения, как сон о плесени, уничтожившей незнакомую орбитальную станцию, лишь отдаленно напоминавшую РКС.

– Твоя каюта. Вещи с транспортника уже перенесли.

Уссаковский пихнул его к зеркалу.

– Мы приближаемся к ней, – сообщил командир. – Посмотри на себя. Прими это до конца, и тогда боль уйдет.

Таболин подгреб к переборке, включил светильник, но не успел заглянуть в зеркало.