После утренней молитвы капудан сам осмотрел надпись. Лицо его налилось темной кровью.

— Я повешу его на рее его собственного корабля, клянусь аллахом! Канониры! Готовить орудия к бою!

Поль Джонс и адмирал Нассау-Зиген отдали на своих кораблях такое же распоряжение на полчаса раньше. Поймав парусами утренний бриз, русская эскадра пошла на сближение с турками.

И вот началось…

Первыми ударили из сотни пушек корабли капудана. Почти в ту же минуту борта русских кораблей как бы раскололись вдоль огненно-дымной чертой. Свистящая картечь рванула турецкие паруса. «Владимир» огнем всех стволов правого борта громил флагман Гассана. Чтобы огонь был непрерывным, Поль Джонс приказал стрелять поочередно: сначала орудия нижнего — гон-дека, затем залп среднего — мидель-дека и, наконец, легкие пушки опер-дека. Тем временем артиллеристы успевали перезарядить первый ряд карронад, и все начиналось сызнова.

Ветер не успевал уносить пороховую гарь с места боя, и вскоре обе эскадры утонули в густых клубах дыма. Над клубами поднимались только стеньги мачт, под клотиками которых развевались вымпелы.

— По мачтам! По мачтам! — яростно кричал Джон. — На опердеке! Ваше дело — только мачты, черт побери! Мачты!

Но канониры и так знали, что нужно делать. Еще ночью Поль Джонс дал им инструкцию — постараться сбить паруса у турецкого флагмана и лишить его хода.

От рева орудий глохли команды. Убитых стаскивали к фальшбортам, чтобы не мешали передвигаться живым. Раненых уносили в кубрики. Облака дыма вспыхивали изнутри красными зарницами залпов. С грохотом рушились на палубы сбитые ядрами реи с обрывками парусов. Специальные команды заливали водой горящую парусину. На батарейных палубах стояла такая жара, что пушкари работали голыми по пояс. В жерла откатившихся после выстрелов орудий разом втыкалось двадцать банников, вкатывались новые заряды, затем следовала команда, пушки выдвигались из портов, в сторону турок вылетали длинные снопы огня, несущие чугунную смерть, и все повторялось, как в хорошо заведенном механизме.

Впервые Поль Джонс видел русских в бою, и сердце его восхищалось их мужеством. Не раз в его голове мелькала мысль, что с этими людьми можно было бы брать любые призы на всех морях и океанах Земли. Не раз он думал, что бой с «Сераписом» окончился бы за какой-нибудь час, будь тогда у него такая команда. Стоя на боевом мостике, он не спускал глаз с окутанного дымом турецкого флагмана. И он увидел, наконец, то, что хотел: гротмачта, пронзавшая клотиком дым, начала медленно крениться в сторону…

— Отставить огонь! — крикнул он в ухо старшему помощнику. — Привести паруса к ветру! Вперед! Сейчас мы его абордируем!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Огонь со стороны турок ослабевал. Несмотря на то, что русская эскадра медленно двигалась вперед, сближения с кораблями Гассана не получалось. Наоборот, дистанция между кораблями даже как будто бы увеличивалась.

— Они уходят! — закричал кто-то с палубы.

— Да! Но флагман уже никуда не уйдет! — крикнул Поль.

Через полчаса на палубу линкора капудана ворвались матросы «Владимира». Началась рукопашная. Оттесненные на корму, турки прыгали с высокого борта в воду. Пленных взяли шестьдесят человек. Паши Гассана среди мертвых и взятых в плен не было. Остатки эскадры, пользуясь попутным ветром, уходили к Очакову.

Поль Джонс своими руками сорвал с древка турецкий флаг — красное полотнище с белым полумесяцем и белой семиконечной звездой Эль Терек — звездой «великого счастья», которое сегодня так решительно отвернулось от капудана.

Пленники рассказали, что, когда упала подрезанная ядрами грот-мачта, капудан приказал спустить ялик и покинул горящий корабль. Борта флагмана были так разбиты русскими ядрами, что Поль даже не отдал команды тушить пожар. Он приказал снять с корабля все ценное, что возможно, и перевести пленных на «Владимир».

Через сутки русские корабли были уже около Кинбурна.

Суворов принял Поля Джонса в своей походной палатке, обнял, поцеловал трижды по-русски.

— Славно! Славно, сударь! Утешил! Ты, Нассау, Ломбард — хитрость, сила, опыт. Я — здесь, на берегу, со своими молодцами. Всех повалим, сомнем, возьмем в полон! Спасибо!

— Генерал, — сказал Поль. — Турки ошеломлены, но не сломлены. Гассан продолжает командовать. Его корабли потрепаны. Мне кажется, он попытается вывести их из Очакова, отремонтировать и снова блокировать Кинбурн.

— А ты их не выпусти! Сделай вид, что идешь к Очакову. А дальше — уже мое дело!

Вечером Нассау-Зиген и Поль Джонс повели корабли на север, медленно подходя к рейду Очакова. Турецкие дозорные с удивлением смотрели на приближающуюся эскадру. Они не могли поверить глазам: неужели русские осмелятся вступить в бой с самой крепостью? Ведь тяжелые крепостные орудия за каких-нибудь два часа в щепы разнесут все лучшие суда проклятых гяуров!

Очаковский комендант Юсуф-паша приказал канонирам готовить орудия к бою. Но турецким пушкам так и не пришлось сделать ни одного выстрела. Русские легли в дрейф далеко за пределами крепостного огня.

— Они выжидают ночи, чтобы добить тебя в темноте, — сказал Юсуф капудану Гассану. — Уводи оставшиеся корабли к Аджибею (теперешняя Одесса) и жди там подкрепления!

В полночь потрепанная эскадра Гассана выскользнула из Очаковского лимана и начала огибать Кинбурнскую косу.

Но едва первые суда появились вблизи низкого берега, как весь берег взорвался огнем. Это заговорили замаскированные орудия генерал-аншефа. Раскаленные в печах ядра багровыми дугами нависали над водой и с шипеньем врезались в борта и надстройки кораблей. Почти сразу же вспыхнули канонерка и две шебеки, ярко озарив место боя. Паруса горели, как огромные свечи. На первом ложементе Суворов сам тщательно навел пушку на одну из шебек и сам поднес запальник к затравке.

Через час после начала боя семь турецких кораблей догорали, истерзанные ядрами двух батарей. Течение медленно уносило плавучие костры в открытое море. Три шебеки наскочили на мель севернее косы и оттуда огрызались слабым огнем. Несколько скампавеев бросились в их сторону, и вскоре там закипела рукопашная.

С рассветом все было кончено.

Турки потеряли убитыми около шести тысяч человек. Тысяча семьсот шестьдесят три человека было взято в плен…

Главнокомандующий князь Потемкин принял Суворова, Поля Джонса и Нассау-Зигена в своей ставке под Очаковом. Приближалось время обеда. Светлейший усадил генерал-аншефа и адмиралов за богато сервированный стол и приказал подавать еду. Широким жестом повел в сторону крепости:

— Не пройдет и десяти дней, как мы возьмем эту фортецию! Осталось совсем немного — штурм!

Суворов выпил бокал вина и нахмурился.

— Что ты скажешь, мой Александр Васильич? — обратился к нему Потемкин.

— Я на