— Ну, мальчик, когда закончишь осмотр, может, скажешь, чем я обязана на этот раз? — сказал голос.

Давид резко развернулся.

— О, Госпожа Роз, почему вы не сказали мне, что здесь — вот так?

— Ну, просто, — пробормотала госпожа, стоявшая в дверном проеме, — мне не приходило в голову, что это… необходимо.

— Но это было необходимо! Разве вы не понимаете? Здесь все совсем новое. Я в жизни не видел ничего подобного, а новое мне очень нравится, ведь благодаря ему мне есть что играть!

— Есть что играть?

— Да — на скрипке, — объяснил Давид почти шепотом, тихо проверяя скрипку. — В ней всегда появляется что-то новое, — продолжал он быстро, подтянув одну из струн, — когда я вижу что-то новое кругом. А теперь послушайте! Понимаете, я и сам не знаю, что прозвучит, и мне всегда не терпится это выяснить. — И он начал играть с восторженным выражением лица.

— Послушай, мальчик, не надо! Ты… — но слова замерли на ее губах, и, к своему безмерному удивлению, мисс Барбара Холбрук, которая давно и безоговорочно решила отослать подальше настойчивого бродяжку, вдруг осознала, что слышит мелодию, неотразимую в ее звучной красоте, и по ее окончании не смогла ничего сказать.

Наступившую тишину нарушил мальчик:

— Ну вот, я же говорил, моя скрипка знает, что сказать!

— Что сказать! Да, а я на это не способна, — несколько истерично расхохоталась мисс Холбрук. — Мальчик, подойди сюда и расскажи мне, кто ты, — и она привела Давида к низкому диванчику в дальнем конце комнаты.

И прозвучала все та же история, которую мальчик на днях теми же словами рассказал Джеку и Джилл, но на этот раз Давид с восхищением рассматривал обстановку в комнате и чаще всего задерживал взгляд на арфе, которая стояла очень близко.

— Это оно играло музыку, которую я слышал? — сказал он нетерпеливо, когда вопросы мисс Холбрук иссякли, и появилась такая возможность. — У него есть струны.

— Да. Я играла, когда ты пришел, и видела, как ты проник через окно. Право же, Давид, ты что, привык вот так входить в чужие дома? Это очень смущает… их владельцев.

— Да… нет… ну, иногда, — Давид по-прежнему сводил глаз с арфы. — Госпожа Роз, пожалуйста, сыграйте еще… на этом!

— Давид, ты неисправим! Почему ты явился ко мне домой вот так?

— Музыка сказала: «Приди», и башни тоже. Видите ли, я знаю эти башни.

— Ты знаешь их!

— Да. Я вижу их из самых разных мест и все время наблюдаю за ними. Хотя лучше всего их видно из дома Джека и Джилл. А теперь, пожалуйста, сыграйте!

Мисс Холбрук почти уже поднялась, но вдруг резко повернулась к Давиду.

— Откуда? — спросила она.

— Из дома Джека и Джилл. Ну, «дома, который построил Джек», знаете.

— Ты имеешь в виду дом мистера Джона Гернси? — на щеках мисс Холбрук загорелся румянец.

— Да. Вон там, на холмике за ручьем, знаете. Отсюда их дома не видно, но из него мы отлично видели башни и маленькое окошко… О, Госпожа Роз, — он вдруг прервался, поскольку ему в голову пришла новая мысль, — если бы мы подошли к тому окошку, мы увидели бы их дом. Пойдемте наверх. Можно?

Хотя эта просьба была высказана весьма прямо, мисс Холбрук, очевидно, не услышала или не поняла ее. Она вновь, даже с какой-то решимостью, устроилась на диванчике. Щеки ее горели.

— А ты знаешь… этого мистера Джека? — спросила она небрежно.

— Да, и Джилл тоже. А вы что же, их не знаете? Мне они нравятся. Вы знаете их?

И вновь мисс Холбрук проигнорировала заданный вопрос.

— И ты вошел к ним без доклада и приглашения, как ко мне? — спросила она.

— Нет, он пригласил меня. Видите ли, он хотел помочь мне немного очиститься от грязи и крови, пока другие не увидели.

— От грязи и… что ты имеешь в виду, Давид? Это был… несчастный случай?

Давид нахмурился и поразмыслил, прежде чем ответить.

— Нет, я сделал это намеренно. Понимаете, мне пришлось это сделать, — наконец просветил он мисс Холбрук. — Но их было шестеро, так что мне порядком досталось.

— Давид! — в голосе мисс Холбрук звучал настоящий ужас. — Ты же не хочешь сказать, что подрался!

— Да, мэм. Мне нужна была кошка… и я ее получил, но если бы не подоспел мистер Джек, у меня бы не вышло.

— О! Так, значит, мистер Джек тоже… подрался?

— Ну, он оттащил других, и, конечно, это мне помогло, — правдиво объяснил Давид. — А потом он пригласил меня домой — он и Джилл.

— Джилл! Она тоже в этом участвовала?

— Нет, только ее кошка. Ей надели на голову мешок, а к хвосту привязали жестянку, и, конечно, я не мог так это оставить. Кошке было больно. А сейчас, Госпожа Роз, сыграйте еще, пожалуйста!

Мисс Холбрук молчала, рассматривая Давида со странным выражением глаз. Наконец, она протяжно вздохнула.

— Давид, ты переходишь все границы, — выдохнула она, поднялась и села перед арфой.

Игра привела Давида в явный восторг. Когда она закончилась, мальчик взмолился о продолжении, но мисс Холбрук покачала головой. Казалось, ею овладело некое беспокойство, и она принялась расхаживать по комнате, привлекая внимание Давида к новым и новым предметам. Затем мисс Холбрук вдруг предложила подняться наверх. Она торопила мальчика, переходя из комнаты в комнату и едва обращая внимание на оживленные комментарии и еще более оживленные вопросы. Лишь когда они достигли самой верхней комнаты в башне, она устало опустилась на стул и на секунду как бы успокоилась.

Давид с удивлением огляделся. Здесь был совершенно другой мир. Ни роскошных ковров, ни шелковых портьер, ни снежных занавесей — конечно, там были книги, но, кроме них, только простой низкий стол, корзинка для рукоделия и три-четыре стула с деревянными сиденьями, которые, однако, были весьма удобными. С растущим удивлением Давид посмотрел в глаза мисс Холбрук.

— Так это здесь вы сидите… весь день? — робко спросил он.

Лицо мисс Холбрук залилось ярким румянцем.

— Ну и вопрос, Давид! Конечно, нет! С чего ты это взял?

— Ни с чего, только я все время, пока был здесь, думал, как же вы могли сказать такое, когда внизу вас окружают эти прекрасные вещи.

— Что сказать? Когда?

— В тот раз, в саду — что все ваши часы лишены солнца. И сегодня я подумал, что вы живете здесь, прямо как миссис Холли — она не пользуется своими лучшими комнатами, и поэтому все ваши часы мрачны.

Мисс Холбрук резко поднялась.

— Чепуха, Давид! Не стоит запоминать