— Одними мечтами, господин ландрат, ничего не предотвратишь, — начал Пляйш.

— Да, в эти дни вряд ли кто мечтает. Во всяком случае, я так думаю. Многие размышляют, но не мечтают. Это точно. И о чем мечтать-то? Вот вы хотите предотвратить грядущее. Зачем? Кто от этого выиграет?

Все это доктор Каддиг проговорил медленно и тем тоном, каким обычно в былые, спокойные времена любил рассказывать о прекрасно проведенном летнем дне. Мнимое удовлетворение было написано на его лице. Понимая это, Пляйш буквально выходил из себя.

— Господин ландрат, — резко отчеканил он, — у вас опасные мысли.

— Опасные? — переспросил Каддиг, и в уголках его рта появилась самодовольная улыбка. — А разве выжидать считалось когда-нибудь опасным?

Каддиг сделал рукой какое-то неопределенное движение, стремясь выразить свое сожаление, но получилось так, что лишь подчеркнул свою беспомощность.

— Да, вы транжирили время многие годы! — добавил Пляйш.

— Да и вы, священник, все время помалкивали.

— Но зато сейчас хочу говорить и благодарить бога, указавшего нам путь!

— Я согласен с вами, господин священник, — сказал Каддиг, описав в воздухе круг рукой. Этим он как бы обозначил начало своей речи и одновременно ее конец. — Мы должны радоваться, что не отдали богу душу. Вы — благодаря своей благочестивости, я — благодаря старанию по службе. Посмотрите-ка, какая чудесная весна! — При этом он так развел руками, будто что-то дарил священнику. — Вместе с этой весной на землю приходит мир и спокойствие, исцеляя наши раны и души. Эта радость заставляет забыть горести прошлых лет. Мы вновь начинаем жить. Теперь, как никогда, нужны решительные люди с большим сердцем и здравым умом. Я ценю вас, господин священник, и восторгаюсь вашей энергичностью. Вы верите в новое, о котором мы долгие годы мечтали. «Моя свобода та, что наполняет мое сердце…» Вы знаете эту песню? Это наша песня. Наш гимн! Наш порядок будет порядком для всех. Нашу песню будут петь все. Духовные силы нашего города, с которым мы связаны всей своей жизнью, сумеют предотвратить беду. Причем без применения силы.

— Но чем же? Своей бездеятельностью? — переспросил Пляйш.

— Спокойствием и соблюдением порядка, — ответил Каддиг, — благочестивостью и старанием по службе.

Он встал и заходил взад и вперед по комнате, держа руки за спиной и склонив голову, будто решал сложнейшую проблему. На самом же деле Каддиг размышлял о том, стоит ли угостить Пляйша вином, которое у него было, или нет. Наконец он открыл дверь и крикнул Шарлотте Крушке:

— Накройте, пожалуйста, стол!

Они чокнулись. Под звон рюмок Пляйш спросил:

— А если в город все же войдут русские, что тогда делать?

Каддиг пожал плечами.

— Они спалят церкви! — резюмировал священник.

— Не думаю, — ответил Каддиг.

Пляйш наклонился к Каддигу и прошептал, хотя в комнате они находились только вдвоем:

— В тридцати километрах от западной окраины города стоят американские войска.

— А они не спалят церкви? — спросил Каддиг. — Скажем, дрезденскую фрауенкирху? Я ценю американскую деловитость, господин священник, но ведь и деловитость может нести смерть. Посмотрите на немецкие города, и вы увидите плоды этой деловитости! Бомбили, руководствуясь здравым смыслом: где ничего нет, там и не будет сопротивления. Вот она, деловитость одной из стран-победительниц! И после всего этого вы хотите, господин священник, чтобы они повисли у нас на шее? Странно!

— Американцы добивались военной победы. Мы проиграли, но честно. Русские хотят политической победы. Однако пока мы не сдались, им ее не видать!

Каддиг провел рукой по подбородку. Он наклонял голову то в одну, то в другую сторону. Священник открыл перед ним новую дверь, к тому же достаточно широко. Однако как бы он ни напрягался, не мог разглядеть, кто стоит за этой дверью. Он мог свободно войти в нее. Для этого ему надо было сделать один только шаг, вот сейчас, в эту же минуту. И он окажется на незнакомой земле. Но он не хотел этого. Каддиг никогда еще в своей жизни не отправлялся в неизвестное. Его никогда не манили приключения и честолюбивое чувство первооткрывателя. Пусть лучше Пляйш побывает там, а потом вернется и расскажет, что видел. Вот тогда, может, и он решится. Но ни в коем случае не раньше.

— Напишите петицию американцам. Сообщите в ней о положении в городе. Власть, мол, легко может перейти из коричневых рук в красные. И в этой связи попросите, чтобы город заняли американские войска. Нам легче договориться с американцами, чем с русскими! — внушал Пляйш.

— А кто доставит это послание американцам? — спросил Каддиг, раздумывая над тем, как бы отмахнуться от предложения Пляйша.

— Я, господин ландрат.

Каддиг отпил еще глоток вина. В это время открылась дверь. К столу подошла Шарлотта Крушка. Голос у нее был хриплый, лицо покрасневшее.

— Двое мужчин хотят с вами поговорить.

И не успел ландрат Вильямс Каддиг сказать, что он, мол, занят, что он, мол, решает какую-нибудь сложную проблему или же принимает важное решение, как в кабинет вошел Хайнике. Каддиг встал. Застегнул пиджак. Вытянулся, прищурил глаза.

— Это же наглость — входить в кабинет без разрешения! — выговорил он.

Хайнике ответил:

— Я — Георг Хайнике. Вы, возможно, слышали обо мне. В тридцать третьем я был в городском парламенте Вальденберга. От коммунистической партии. А может, вы ничего и не знаете обо мне. Мне все равно. Я пришел сюда не для того, чтобы заниматься воспоминаниями. А это — Ентц. В тридцать третьем он был внештатным городским советником в Вальденберге. Тоже от коммунистической партии. Полиция взяла его тогда прямо в парламенте, как какого-нибудь преступника. Он сказал тогда: «Ну что ж, я уступаю силе, но мы еще придем!» Вот мы и пришли. Пришло наше время. Нам сейчас не до формальностей. Антифашистская власть приняла решение взять судьбу города в свои руки!

Пляйш сидел за столом, уставившись на рюмку с недопитым вином. Он испытывал страшную жажду, и ему хотелось отпить глоточек, но он не осмеливался дотронуться до рюмки. Священник внимательно слушал Хайнике, до ничего не слышал, будто оглох. Да, поздновато он пришел к Каддигу! Откуда-то издали до него донесся голос Каддига:

— Спасибо вам, господин священник, что зашли.

Пляйш поднялся и направился к выходу. Прошел как сквозь строй солдат. По одну сторону стояли Каддиг и Шарлотта, по другую — Хайнике и Ентц. Священник чувствовал на себе пристальный взгляд Хайнике. Ждал, что тот сейчас заговорит, но Хайнике промолчал. На улице его ослепил солнечный свет. Пляйш даже зажмурился. Но и сквозь прищур священник видел, что свежевыкрашенные наружные ставни домов