радиопередачи. Придя немного заранее, я, как человек, нечасто бывающий в «Барбикане», решила выяснить, как в этом культурном центре обстоят дела с едой и выпивкой. Вскоре я обнаружила бар, специализирующийся на, как мне показалось, крайне изобретательных коктейлях, а в один из них входил мой любимый ингредиент — лаванда. Вполне возможно, что это был мартини-бар, а коктейль, соответственно, — лавандовый мартини. Его я и заказала. Когда его принесли, я его выпила, и он оказался ужасно вкусным. Выпив около половины, я подумала: «Восхитительный коктейль, но вкуса лаванды в нем нет вообще». Это был какой-то другой коктейль. «Ради бога извините, — обратилась я к бармену. — Я понимаю, что выпила уже большую часть, но только что осознала, что это не то, что я заказывала. Я заказывала лавандовый». Бармен трезво рассудил, что нет смысла спорить с человеком, который только что опрокинул половину коктейля, и сделал лавандовый. Его я тоже выпила. (Уже не помню, из чего был первый. Они оба были одинаково вкусные.) Все это я рассказываю к тому, что, когда я уселась на свое место, чтобы смотреть «Евгения Онегина», я находилась в очень восприимчивом настроении. Эта история — пример того, как человек случайно становится автором своего счастья (то есть ситуации, обратной тому, что произошло с Онегиным).

Это была восхитительная постановка с тщательно продуманной сценографией. Все женщины были одеты в белое или в пастельные тона, время от времени по сцене проносился менестрель с балалайкой, а Татьяна, главная героиня, в какой-то момент вальсировала с гигантским плюшевым медведем. (На этом месте я подумала, не выпила ли я на самом деле три, если не четыре коктейля.) Пьеса оказалась очень длинной, она шла почти три с половиной часа, но для меня она была как будто сон. В финале русские зрители плакали, уткнувшись в свои меха, бешено аплодировали, кричали «Браво!» и бросали на сцену цветы — совершенно нормальное, сдержанное поведение для русской театральной аудитории.

Режиссер использовал один очень оригинальный прием, который помог мне осознать, что главная ошибка Онегина состояла в отсутствии рефлексии: он сам ломает себе жизнь. В постановке это подчеркивалось тем, что Онегина играли два разных актера. Один играл самовлюбленного юнца; второй, постарше, смотрел на прошлого себя с тоской и ненавистью. Эта метафора была очень мощной. Пушкин показывает, как ошибки ставят палки в колеса нашим надеждам и мечтам.

Вот что значит оказаться «не в том месте и не в то время». Эта история о свойственной нам всем склонности действовать вопреки собственным интересам, не понимая, что нам на самом деле нужно. Подобно Толстому, отказывающемуся винить своих персонажей за их поведение, Пушкин освобождает Онегина от ответственности: мы все иногда совершаем поступки, причиняющие нам вред. Мы не можем этого не делать. Но, может быть, чужой пример поможет нам не совершать таких ошибок.

Вскоре после постановки театра Вахтангова я посмотрела оперу «Евгений Онегин» в Королевском оперном театре, поставленную Каспером Холтеном [71]. На этот раз меня занимала не столько любовь Татьяны или горькое сожаление Онегина, сколько несчастье, случившееся с Ленским, лучшим другом Онегина. История Ленского — боковая ветвь романа. Его главный сюжет — любовная история Онегина и Татьяны. Но на самом деле Онегин повел себя по отношению к Ленскому еще более оскорбительно и по-идиотски, чем по отношению к Татьяне. Потеряв Татьяну, он по большому счету вредит только себе самому. С Ленским он ведет себя совершенно безответственно, что приводит к гибели его друга. В опере Холтена Ленский погибает на дуэли, после чего лежит на сцене на протяжении всего спектакля — остальные актеры ходят вокруг, как будто не замечая его тела. Этот прием показался мне совершенно душераздирающим (надо сказать, актеру, игравшему роль Ленского, он показался крайне неприятным — позже тот рассказывал, что чувствовал себя ужасно некомфортно и что ему было трудно дышать, бедняге). Пожалуй, самым безумным был момент, когда Онегин и Татьяна обмениваются печальными ариями ближе к концу, вообще не обращая внимания на Ленского, который так и лежит около оркестровой ямы.

Я восприняла все это как метафору жизни. Когда ты основательно все портишь и действуешь вопреки собственным интересам, надо быть готовым к тому, что труп Ленского будет присутствовать в твоей жизни постоянно. Сколько бы времени ни прошло и как бы далеко ты ни продвинулся, он будет все так же лежать неподалеку, ожидая удобного момента, чтобы напомнить, какой ты идиот. Онегин — действительно худший враг самому себе: он убивает своего лучшего друга и вынужден таскать его призрак за собой всю свою жизнь. Не говоря уж о том, что он поднял на смех женщину, которая должна была стать его женой. Это замечательный и полезный жизненный урок об ответственности перед самим собой и умении признать, что ты поступаешь как полный идиот. Я всегда тут вспоминаю эпизод из фильма «Когда Гарри встретил Салли», где Кэрри Фишер в роли Мэри говорит: «Тебе придется прожить всю оставшуюся жизнь, понимая, что твой муж женат на другой». «Евгений Онегин» — история о человеке, который проживает свою оставшуюся жизнь, понимая, что его жена замужем за другим и что он убил своего лучшего друга.

Я бы с удовольствием продолжила проводить параллели между творчеством Пушкина и сценариями Норы Эфрон [72]. Но чем дальше, тем больше Пушкин приобретает репутацию сложного и доступного немногим автора. И это печально, потому что Пушкин был удивительным, привлекательным и сложным человеком. А его произведения, как и произведения Шекспира, отличают юмор, сложность и мудрость. Главный вопрос: как добраться до этого уровня без потерь? Из всех писателей, о которых рассказывается в этой книге, убедить людей читать Пушкина, пожалуй, труднее всего. (Единственный его реальный конкурент — Солженицын, чье творчество из-за тематики тяжело для восприятия.) Печально, что на протяжении слишком долгого времени Пушкин считался доступным только педантам и интеллектуалам, в чем, как мне кажется, частично виноват Владимир Набоков, еще один кандидат на звание «величайшего русского писателя всех времен» (по крайней мере по его мнению). Невозможно быть бóльшим педантом и интеллектуалом, чем Набоков. Набоковский перевод «Евгения Онегина» 1964 года, подвижнический труд всей его жизни, отбил всякое желание иметь дело с этим произведением у целого поколения потенциальных читателей, подтвердив репутацию Пушкина как автора «непереводимого» и недоступного пониманию человека, если он не (а) русский или (б) ученый.

В том, что Набоков поставил своей целью сделать самый точный перевод величайшего произведения Пушкина, нет ничего удивительного. Это очень непросто,