волны гнева нового руководителя. Курдасов был честным, трудолюбивым работником. Ну, может, иногда бывал излишне суетливым или не сразу врубался в суть поставленных задач. Хотя и оправдать его было можно – хозяйство огромное, дел выше крыши, а необходимого опыта он еще не приобрел.

Так или не так, но посол мордовал его ежедневно. Почти каждый вечер Петрович (а мы были на «ты», но не по именам, а по отчествам) заглядывал ко мне и чуть не со слезами говорил: «Ну за что он меня так, Михалыч? Что ни сделаю – все неправильно: ругань, ругань, а я ведь так стараюсь. Ну что мне теперь делать: повеситься или в Москву убывать?» Я, как мог, его утешал: мол, мне ведь тоже несладко – терпи.

Петрович терпел и через два-три месяца экзамен «на верность» сдал и был допущен к личным делам посла. По возвращении на родину Абрасимов его в отдел ЦК КПСС пристраивать не стал, и Курдасов получил «скромную» должность проректора Дипакадемии МИД СССР по хозяйственным вопросам. Первые месяцы работы на новом месте занимался, впрочем, в основном обустройством новой четырехкомнатной квартиры около метро «Фрунзенская», куда переехал новый зав. отделом ЦК.

Ну а теперь дело дошло и до взаимоотношений нового посла с шефом протокола. Скажем прямо – с первого дня они не очень-то сложились. На следующий день после беседы состоялась моя ознакомительная беседа с Абрасимовым, который первым делом поинтересовался, сколько времени я занимаюсь протоколом. «Четвертый год пошел, Петр Андреевич, – ответил я. – Как сами видите, срок более чем солидный, может быть, вы сочтете возможным перевести меня в какую-нибудь группу?» – высказал я робкую надежду.

Подобная моя просьба к Зорину перед его отъездом успехом не увенчалась. Он лишь сказал: «Сами понимаете, мне сейчас уже неудобно решать этот вопрос. Вот приедет новый посол – обращайтесь к нему». Реакция Абрасимова на мой заход была весьма бурной: «Вы что, не понимаете значения должности шефа протокола? Вы ведь работаете непосредственно при после, фактически являетесь его личным помощником! Или вам это не подходит?»

Далее последовал гневный монолог о том, что сотруднику, не осознающему важности протокольной работы, вообще-то не место в посольстве, и так далее и тому подобное. По окончании «головомойки» я пробкой вылетел из кабинета с тревожным ощущением того, что скоро мне, возможно, придется паковать чемоданы. В итоге, правда, все обошлось и, как будет видно, не совсем даже плохо. Хотя на первых порах доставалось мне изрядно: иногда, наверное, по делу, но чаще без особой причины.

Так, например, Абрасимов первое время никак не мог смириться с парижским дорожным трафиком. По его собственным рассказам, в Берлине он ездил как член Политбюро – постовые, завидев машину советского посла, перекрывали все движение, обеспечивая ему зеленый коридор. В Париже подобное не делалось даже для Президента Республики.

Новый посол начинает наносить визиты к представителям французского руководства. Назначена у него на одиннадцать часов встреча с каким-то из министров. «Сколько до него ехать?» – спрашивает он у меня. Я такие вопросы продумывал заранее. В данном случае прикинул: утренние пробки схлынут, обеденные еще не наступят. Поэтому довольно уверенно отвечаю: «Думаю, минут десять-пятнадцать». «Что значит думаете? – взъярился шеф. – Вы что, за все время пребывания в Париже не удосужились узнать, где находится это министерство?»

Взяв себя в руки, спокойно отвечаю: «Пешком, Петр Андреевич, размеренным шагом минут восемнадцать-двадцать, а на машине от шести минут до часа, а может, и более. Кому как повезет – это Париж. Где и когда возникнут пробки и сколько они могут продлиться, вряд ли знает сам Господь Бог». Абрасимов подобной аргументации не принимал – все равно во всем виноват разгильдяй шеф протокола. Длилось наше взаимное притирание где-то все те же два-три месяца, как и с вышеописанными персонажами.

А потом дела начали налаживаться. Одним из первых позитивных сигналов стало решение моей квартирной проблемы. Я прекрасно понимал, что о переселении меня из посольства в какой-нибудь жилой дом речи идти не может. Но был и иной – единственный приемлемый для меня вариант – переезд внутри посольского здания. В нем имелась так называемая дипкурьерская квартирка: две комнаты, маленькая кухня и совсем крошечная, но своя собственная ванная с туалетом.

Дипкурьеры приезжали в Париж поездом, сдавали привезенную диппочту, забирали обратную в Москву, и на все это у них уходили сутки, редко двое. Поэтому я как-то обратился в Зорину: а может быть, на этот короткий срок им подойдет и моя комнатка, а мне бы переехать в диповскую? Тот отмахнулся: решение подобного вопроса входит в компетенцию Центра, и он его ставить не будет. И вот однажды я вновь изложил эту свою просьбу теперь уже Абрасимову. Тот выслушал, но ничего мне в ответ не сказал.

Прошло несколько дней, и как-то поздним вечером по окончании трудового дня шеф спросил меня: «Дипкурьерская, говоришь? У кого от нее ключи?» Узнав, что у завреферентурой, посол снял телефонную трубку и позвонил тому: «Возьмите ключи от диповской квартиры и передайте их Котову – он сейчас в нее будет въезжать». Через несколько минут появился мой, в общем-то, добрый приятель, завреферентурой. «Ты уж извини меня, старина, – с сожалением в голосе сказал он, – но я должен доложить послу, что смена дипкурьерской может быть осуществлена только с согласия Москвы». Я к тому времени уже был хорошо знаком с характером Петра Андреевича и потому дружелюбно посоветовал приятелю: «Ну иди, иди, докладывай, раз так нужно». Дверь в кабинет была приоткрыта, а посему я услышал, как на столе от удара по нему кулаком подпрыгнул массивный письменный прибор. Вылетевший из кабинета красный, как рак, мой приятель спешно сунул мне ключи от желанной квартиры и бегом удалился от гневного начальника.

В общем, как сами понимаете, работа под Абрасимовым – не соскучишься. Камнем преткновения мог стать любой пустяк. Например: «Почему на обеде не было супа?» – «Так вы же сами накануне сказали, что не надо». – «А я что, вникал в твои изложения!» – «Ну раз вы так ко мне относитесь…» – «Не нравится – можешь собирать манатки и убираться из посольства». На следующее утро, правда, слегка оправдывался извиняющимся тоном: «Ладно, не дуйся, подумаешь, накричали на него. Давай-ка лучше займись тем-то и тем-то». И благодарности он мне публично объявлял, а за участие в проведении визита Брежнева (этому посвящена целая глава в «Петухе») за одни сутки добился повышения меня в должности с 3-го до 2-го секретаря. Так что разное случалось.

На этом с диктаторскими замашками Абрасимова закругляюсь.