новы для этого 59-тилетнего финна. В свое время он принял предложение Дыдымова и командовал шхуной, что осуществляла снабжение «Геннадия Невельского» и забирала на переработку туши китов. Лишь узнав, что помимо обычного морского промысла от него будет требоваться и охранная служба, он, сдав сменщику шхуну «Сторож», что так же занималась охраной побережья от лица Министерства имущественных отношений, ступил на палубу своего нового судна и сразу понял, что не прогадал. Уже успев собрать изрядно слухов о новом пароходстве еще до первой беседы с Зариным, он смог воочию убедиться, что эти люди не собираются обходиться одними словами, чем грешили многие государственные лица при встрече с браконьерами. Стыдно вспомнить, но, порой, эти самые браконьеры их всех даже прогоняли под угрозой расправы, словно мешающихся под ногами подзаборных шавок. Теперь же все должно было стать по-другому. Совсем по-другому! И две многоствольные митральезы установленные на носу и юте намекали на это лучше всяких слов. Он же помог с подбором команды, так что в отличие от большинства местных судов, на борту судов пароходства «Иениш и Ко» служили только русские, бывшие по большей части отставниками или бессрочно-отпускными, а потому имевшими представление как о субординации, так и несении службы.

На сей раз к берегам Камчатки никто не пошел. Оба новых охотника имели один общий недостаток, в качестве которого выступал относительно небольшой запас хода на паровой машине. И если, загрузив «Добычу» углем под завязку, еще можно было рассчитывать, что она сможет добраться до Камчатки, не тащась с черепашьей скоростью, то на «Лисенке» даже после двукратного увеличения его запасов за счет демонтированного вооружения, максимальная дальность хода не превышала 600 миль. А только до Сахалина было идти не менее пятисот. Зато именно у этого острова он мог показать себя во всей красе как сторожевой корабль. Имея небольшую осадку и хороший ход под парами, он легко мог зайти в устья рек, где и стояли на якорях рыболовные шхуны и спокойно маневрировать там, не говоря уже о возможности догнать любое парусное судно.

Уже первый же пойманный за руку браконьер попытался оказать вооруженное сопротивление. На озвученное же Лушковым предложение пробежаться под его конвоем в Корсаковский пост, с берега раздалось два выстрела, к счастью, направленных в воздух. Ну и остальные японцы не остались в стороне, принявшись выкрикивать всевозможные угрозы и размахивать разделочными ножами. Видимо, общаться подобным образом с русскими проверяющими эта конкретная команда уже привыкла. Вот только на сей раз никто не собирался следовать в тот адрес, куда японские рыбаки их всех послали. Приказав очистить палубу, Лушков отвел свой небольшой крейсерок на сотню метров и дал отмашку расчету митральезы. Как и ходовая рубка, митральеза получила противопульную защиту из 8-мм судовой стали, так что ответного огня японцев прикрытые щитком моряки могли не опасаться.

Под полные ужаса взгляды браконьеров стволы митральезы сделали пару проворотов, после чего озарились огненными вспышками. Для небольшой, тонн в 30 водоизмещением, шхуны обрушившийся на нее свинцовый град оказался роковым. Брызнувшие в стороны фонтаны воды и деревянной щепы ясно дали знать, что на сей раз русские никуда не уйдут. Стоило объятой пороховым дымом смертоносной машинке замолкнуть, как повскакивавшие на ноги японцы, побросав оружие, кинулись спасать свой единственный шанс покинуть ставший вдруг столь негостеприимный русский берег. Через многочисленные пробоины в ее трюм уже успела устремиться вода, активно заливая небольшое суденышко.

Отстоять у воды свою небольшую шхуну им так и не удалось. Минут через двадцать она легла на грунт, а промокшие с головы до ног японцы собрались на берегу и с немалым удивлением наблюдали за уходом русского корабля, что столь бесцеремонно прервал все их планы на ближайшее будущее. Будь шхуна более-менее достойной добычей, Лушков еще бы подумал, прежде чем отдавать приказ на открытие огня. Но ветхая утлая посудина не стоила бы затраченных на ее конвоирование сил. К тому же, случись внезапный приступ бережливости, он знал, где ее можно было найти. Хотя это уже было из разряда фантастики. Пусть японцам и не удалось сразу спасти свою скорлупку, никто не мешал им впоследствии заделать пробоины чопиками и выгрести из трюма набравшуюся в него воду.

Прогнав еще троих браконьеров поленившихся прикрыться даже самой затрапезной бумажкой на право лова, он, наконец, смог найти того, кого столь тщательно искал. Старый рыбак, судя по его продубившейся коже, и матерый браконьер, о чем свидетельствовала неплохая двухмачтовая шхуна европейского образца, заработать на которую простому японцу можно было лишь десятилетиями незаконного промысла, с ненавистью смотрел на стоявших перед ним русских пограничников.

Уже дважды ему приходилось сталкиваться с представителями русских властей, но первый раз его лишь прогнали с разрабатываемого участка, и он просто-напросто переместился на другой, а второй раз уже они сами прогнали русских, объединившись с командой другой шхуны. Те русские были вежливыми и слабыми, они не решились пускать в ход силу. Эти же были совсем другими. Никакой вежливости, лишь официальный язык и демонстрация силы. Так в его стране общались со всеми остальными воины. И пусть реставрация Мейдзи сильно ограничила роль самураев в обществе, старые самурайские рода все еще представляли из себя весьма сильную оппозицию действующему политическому строю. Да и сам Кавагути Озу успел застать времена, когда при встрече с самураем любой крестьянин или рыбак обязан был склониться, если у него, конечно, не было желания узнать насколько остр и крепок клинок воина. И вот сейчас ему приходилось общаться не с мелким трусливым чиновником, а с воином. Да и сопровождавшие своего командира матросы выглядели бывалыми людьми, способными при необходимости воспользоваться находящимися в их руках винтовками.

Игра в непонимание, которую он сперва попытался играть, оказалась полностью разрушена появлением подле русского командира молоденького японца, оказавшегося переводчиком. Причем, было видно, что даже он косится на своего работодателя с заметным страхом и одновременно немалым уважением.

Выслушав перевод требований этих северных варваров, старый рыбак очень хотел послать их куда подальше, но просто не смог себя заставить выдавить из себя необходимые слова. Уж очень хотелось жить. И потому на некоторое время воцарилась тишина, прерываемая разве что шумом волн, да гудением всевозможного гнуса. Однако, игра в молчанку очень скоро наскучила русскому, и тот лишь пожал плечами, да кивнул своим матросам на экипаж шхуны. Тут же шестеро здоровяков кинулись вязать их по рукам и ногам, подавляя малейшее сопротивление прикладами винтовок. В