Раздражение, злость, граничащая с ненавистью, на личный состав – разболтанный, плохо управляемый, кричащий на разных языках – бушевали во мне, как вода в кипящем чайнике, грозя обварить каждого, кто подойдет слишком близко. Однако я пересилил себя, открыл двери и шагнул в помещение.

Кое-как я провел поверку, проинструктировал наряд и пошел в общежитие. Сослуживцы мои крепко спали. Дух водочного перегара стоял в комнате. Я открыл форточку и лег в кровать, забыв проанализировать свои поступки за день. Заснул я с тягостным чувством вины, и даже то, что завтра я смогу поспать на полтора часа больше, не радовало меня.

Утром я сквозь сон слышал, как собирался на подъем Силин, как заворочался и с кем-то заговорил Гребешков и как кто-то подошел к моей кровати и сказал голосом Шнуркова:

– Просыпайся, комиссар… разоспались, мать вашу так…

Я открыл глаза и повернулся. Передо мной стоял ротный, запах мороза и «Примы» исходил от него. Но я не обрадовался его раннему приезду. То, что он прибыл ни свет ни заря да еще и ругался, не сулило ничего хорошего.

Шнурков был редким исключением среди командиров нашего отряда, а может быть, и не только нашего: он не ругался матом. Конечно, какой командир может обойтись без ругательств, не обходился без них и Шнурков, но его ругательства были скорее смешны, чем страшны и обидны. Когда он выходил из себя, то вспоминал «епонского городового», говорил: «собака тебя забодай» или «твою дивизию». И уж если кто-нибудь из подчиненных (в армии никогда не ругают начальство, – разумеется, в открытую) совершал сверхподлый проступок, называл провинившегося подонком. Причем слово это звучало у него с ярко выраженными двумя «д», видимо, Шнурков, как истинный строитель, полагал, что происходит оно от слова поддон.

– Случилось что-нибудь? – спросил я.

– Угу, – ответил ротный, – собирайся, поедешь в часть в распоряжение командования. Как уж оно тебя хочет использовать – не знаю… возможно, займешься похоронами…

– Похоронами? Но почему я?

– А почему я, – вышел из себя Шнурков, – ты комиссар, тебе сам бог положил такими делами заниматься… Ты что, не знаешь, что у нас Уваров замерз…

Все стало на свои места. Для политотдела нет разницы, в какой роте ЧП. Я жалел Горбикова, а сочувствовать надо было мне.

На умывание, бритье и обратную передачу ротной документации времени ушло немного. Уже через час я шел к разъезду Санкино, чтобы уехать в Н-ск, а оттуда в часть.

Future

– Алло, алло, девушка, скажите, пожалуйста, это номер 222–32–12? – произносит официальным тоном солдат, сидящий за столом в комнате бодрствующей смены. Напротив него расположился начальник малого караула – младший сержант Сазанов. Он недоволен болтовней караульного по телефону, но пока сдерживается.

– Это говорят из ателье по пошиву мужского верхнего платья.

– …

Пауза, во время которой караульный корчит рожи, изображая мимику женщины, отвечающей по телефону.

– Что мне нужно? Дело в том, что ваш муж заказывал у нас пиджак.

– Странно, вы говорите, что у вас нет мужа. Как же так, вот и квитанция у нас, а в ней ваш номер телефона и адрес. Москворецкий район…

– Вы живете не в Москворецком… Да, действительно здесь какая-то ошибка… Но вы не волнуйтесь, вы-то тут при чем. Мало ли мошенников сейчас по Москве заказывают у нас пиджаки, а потом не расплачиваются… Еще раз не волнуйтесь, женщина с таким приятным во всех отношениях голосом не должна волноваться из-за какого то мошенника.

– Хватит болтать, – не выдерживает Сазанов, – ты уже десять минут занимаешь телефон, а если дежурный по караулам позвонит или, того хуже, комендант…

Караульный отмахивается от Сазанова, но потом, понимая, что нарушает воинскую субординацию, показывает ему один палец, что означает, – еще одна минута.

– Извините, пожалуйста, мне, право, неловко, что я так разволновал вас… Мы с вами говорим уже десять минут, а я даже не знаю, как вас зовут, меня, к примеру, Анатолий Павлович, но для вас я просто Толя, потому что я никогда в жизни не встречал женщину с таким приятным, истинно женским голосом.

– …

– Людмила, какое прекрасное древнее имя… Очень жаль, что я не Руслан… Люда, не возражаете, если я вам когда-нибудь еще раз позвоню, вы уж мне поверьте, мне весьма приятно с вами говорить, такое со мной не часто бывает… Еще раз прошу простить, что побеспокоил вас, до звонка…

Караульный кладет трубку на рычаг и обращается к младшему сержанту:

– Вечно ты, командир, мешаешь… Ты же видишь, какие титанические усилия нужны, чтобы женщину заинтересовать и она трубку не бросила…

– Ты что, – перебивает его начкар, – солить их собрался?

– Ну зачем же солить, – караульный достает записную книжку, пишет в ней «Люда» и номер телефона, – не солить, конечно, а принять участие в конкурсе на лучшую невесту для Семена Бадина.

Сазанов искренне смеется. Смех этот слышен в комнате отдыхающей смены, где на топчане, похожем на медицинскую кушетку, лежит Веригин. Веригин не спит: трудно уснуть первый раз, если ты заступаешь на пост с десяти до двенадцати вечером и сон тебе положен с восьми до десяти… Поэтому он просто валяется на топчане, слушает болтовню Бадина по телефону и попытки начкара пресечь ее.

– Бадин, – говорит младший сержант, – ты меня со своими бабами заколебал совсем… Висишь и висишь на телефоне, а если кто позвонит… Я тебя в таком разе прикрывать не буду, скажу, что в это время выходил в туалет, а за меня оставался караульный бодрствующий смены Бадин. Он и разговаривал по телефону.

– Ну, а тебя взгреют за отсутствие контроля над подчиненными, за то, что в туалет в карауле ходил полчаса.

– Меня взгреют, а вот тебя ротный совсем уроет, он знает о твоей коллекции.

– Какое дело ротному до моей коллекции?

– До коллекции никакое, а вот способ, который ты применяешь для ее комплектования ему не нравится: ему скоро майора получать, а он у нас в роте засиделся.

Перепалка продолжается в том же духе и понятна только посвященным. Телефоны в караулах городские, но звонить по ним без служебной надобности строжайше запрещено. Об этом говорится на каждом инструктаже перед заступлением. Но соблазн велик, и телефоном частенько пользуются, хотя это рискованно. Начальство, «налетев» на занятый телефон, всегда фиксирует этот факт и устраивает разбирательство с начальниками малых караулов. Но у тех всегда есть оправдания – разговоры по телефону трудно проверить. Обычно начальники караулов говорят, что их постоянно донимает какой-то чокнутый «звонит и звонит»… На том разборки и заканчиваются. Что с чокнутого возьмешь? Он человек, посторонний, устава не знает, инструктажей не проходит, с