– После бед, что вы учинили, только глупец отважится говорить в земле Брегген о мире с вами.

Это было как раз то, что Волков меньше всего хотел услышать. «Неужели придется к следующей весне собирать войско? – От этой мысли на душе у него стало нехорошо. – Герцог еще больше беситься станет! Вся ярость его из-за этой войны. Пока не закончу ее, примирению нашему не бывать. Но как ее закончить? Должен быть ключ к тому замку! Не может так быть, чтобы не имелось решения к этой задаче, должно быть решение, надо его найти! Толстяк не так уж и богат, дам ему еще серебра, пусть скажет, что делать». Он поднял второй мешок с серебром и потряс им перед советником.

– Вальдсдорф, мне нужен мир. Что для того надобно сделать?

Советник покосился на второй мешок, который держал перед ним Волков. Теперь мужчина замялся. Кажется, он знал что-то, но боялся говорить. Он стал еще краснее, чем прежде, и еще усерднее отмахивался от дыма.

– Ну, советник! – воскликнул кавалер. – Две тысячи талеров! Говорите, Вальдсдорф, говорите, – уже сквозь зубы прошипел генерал, – не серебром, так железом от вас все вызнаю. Не отпущу вас, пока не скажете… Ну, холодное серебро или горячее железо?

Тут советник наконец выдохнул так, словно из воды вынырнул, и сказал:

– Прямо на юг от Рюммикона, по малой речке Золле, если подняться в горы, есть несколько деревенек, они все на той речке стоят, их также прозывают Золле… – Он замолчал.

А генерал, бросив мешок с серебром на землю, схватил толстяка за руку, схватил весьма крепко.

– Ну, Вальдсдорф, говорите же…

– Там большие склады леса, – продолжил советник, не без опаски косясь на рыцаря, – говорят, что там сейчас восемьдесят тысяч бревен. В тот лес вложены деньги всех первых семейств земли Брегген.

– Ну, ну, говорите же, друг мой, – сразу стал мягче генерал, он и так уже все понял, но ему нужны были подробности. – Что там за лес, почему его не свозят с гор вниз, чьи деньги в него вложены?

– Говорю же, все первые люди Бреггена там, в том лесе, долю имеют. Всякий в том деле желает участие принять, да не всякому дают. А лес там превосходнейший. Я слышал, что там двенадцать тысяч бревен – лес строевой, корабельный: сосна да кедр горный. Бревно к бревну. А еще есть четырнадцать тысяч дубов превосходных. За такой дуб в Нижних землях корабелы платят двадцать один гульден за двадцать бревен того дуба. Он идет на оснастку кораблей. Крепок, и гады морские его не грызут. А из отходов, из брака, там жгут уголь, его тоже вниз спускают.

«Прекрасно, прекрасно… Кажется, это то что нужно!»

– А отчего же тот лес не спускают к реке, зачем его там собирают? – спросил генерал.

– Его там рубят. В горах весьма хороши леса. А не спускают его сейчас, потому что речка Золле весьма немноговодна, тем более летом. Сейчас по ней лес сплавляют, но мало, в некоторых местах так короба для сплава делать приходится. А вот с осенними дождями или с весенними паводками так дело идет веселее. А пока лес копят.

Волков обнял толстяка.

– Вы заслужили эти деньги. Если вдруг придется вам бежать из кантона, бегите ко мне, я вас укрою.

Вальдсдорф поклонился кавалеру, а заодно поднял с земли мешки с серебром. Но Волков тут же отобрал их у него. И на молчаливое удивление советника ответил:

– Пошли по нужде и пришли с двумя мешками серебра? Ваши товарищи могут удивиться. Заберете их у Бруно. Или закопайте здесь… но чтобы никто не видел.

– Ах да, верно! – воскликнул советник. – Тогда закопаю тут.

«Он не мне не доверяет. Мне он верит. Он не уверен, что я смогу победить кантон».

Волков повернулся и пошел в лагерь, на ходу распоряжаясь:

– Максимилиан, ступайте к купцам из Рюммикона, скажите, что приму их сейчас же.

Глава 15

Уж теперь он с ними не церемонился. Сесть не предложил, вина не подал, в ответ на их поклоны не поклонился. Да еще и исподволь потешался над ними.

– Зачем пожаловали, господа? В прошлую нашу встречу, в Лейденице, я о мире к вам приходил говорить, так вы, кажется, насмехались надо мной. Теперь никак опять посмеяться пришли? – По их озадаченным и печальным физиономиям он догадывался, что все как раз наоборот обстоит, не до смеха сейчас господам торговцам, тем не менее продолжал: – Помните, господин Фульман, вы, кажется, говорили, что мир промеж нас невозможен? А сейчас зачем пришли?

– Разве я такое говорил? – искренне удивлялся Фульман. – Кажется, то утверждал господин Плетт.

– Да что вы такое говорите, что за дурь собираете! – воскликнул лесоторговец Плетт. – Я так всегда был за мир. Зачем мне война, какой от нее прок торговцу?

«И капли спеси в их рожах не осталось! Надо же, как пара побед людей меняет».

– Так зачем пришли? За лесопилки свои, за уголь свой, за склады с досками и поташом волнуетесь? – спросил кавалер и вдруг вскочил из кресла и зарычал: – И правильно делаете, что волнуетесь! Думаете, я не знаю, что ваши люди были при нападении на мой лагерь?! Думаете, то тайна великая?

– О том мы и приехали говорить… – начал было Вальдсдорф. – То глупость была, юноши всё неразумные…

– Замолчите, советник! – заорал на него генерал. – Замолчите! Слышать ничего не хочу. Если надеетесь город сохранить, так пишите своему депутату в земельный совет, чтобы мира на совете просил. Мира! Иначе приду к вам. Сожгу все, что не смогу увезти, поташ, деготь заберу, а весь лес, что сложен на берегу, и все склады, и весь ваш город подпалю, а вас… – Он подошел к купцам так близко, что те морщины вокруг глаз Волкова видели, – вас всех отдам солдатам своим на меч! И тем не успокоюсь, пойду в горы, наверх по реке до деревни Золле… Там, кажется… там ваши сокровища сложены? Так я сожгу все, и ваши драгоценные дубы спалю, вместе с лесопилками и деревнями окрест. Золу одну оставлю, почище, чем в Милликоне.

И лик его так черен от злобы был, что купцы говорить не смели, едва дышать могли. Уже рады были сами отсюда уйти невредимыми. И уходили от кавалера молча, но кланялись, кланялись низко, глаза на генерала боясь поднять.

А он встречей остался доволен. «Напугались! Пусть. Как раз то