На ней было легкое муслиновое платье нежнейшего тона, поверх которого она набросила оставшуюся от матери большую черную ажурную шаль; лицо ее слегка разрумянилось и заиграло розоватыми оттенками полевого шиповника; правда, губы по-прежнему были бледны и непроизвольно подрагивали. Пока влюбленные рука об руку стояли у окна, Ральф чувствовал, как от малейшего звука девушку пробирает нервный озноб, хотя со стороны можно было подумать, что она безмятежно любуется пологим длинным склоном аккуратно подстриженной лужайки, спускавшейся к ручью, который, весело журча, бежал по камням к Хэмли.

В какой-то миг Элеонора особенно резко вздрогнула, хотя его слух, не столь чуткий, как у нее, не уловил никакого нового звука. Через минуту в комнату вошел мистер Уилкинс. Он сердечно приветствовал мистера Корбета – наполовину искренне, наполовину наигранно – и тут же завел с ним пространную беседу, почти полностью игнорируя Элеонору, которая тихо отошла в сторону и села на диван рядом с мисс Монро: в тот день все ужинали вместе. Ральф Корбет отметил про себя, что мистер Уилкинс постарел. Еще бы, столько переживаний: достаточно вспомнить бегство мистера Данстера, по слухам прикарманившего деньги фирмы, и болезнь Элеоноры – совсем не шуточной, судя по внешнему виду бедняжки!

За ужином Ральф поневоле мало говорил с ней, ибо его вниманием целиком завладел мистер Уилкинс, постоянно отвлекавший его вопросами и переводивший разговор на чуждые дамам темы. Мистер Корбет отдавал должное изумительному такту хозяина, хотя необходимость без конца подыгрывать ему раздражала молодого человека: он не сомневался, что мистер Уилкинс желает избавить дочь от лишних усилий – и впрямь, по-видимому, чрезмерных для нее, когда даже просто сидеть во главе стола ей нелегко. Чем больше разливался мистер Уилкинс, тем все более молчаливой и подавленной делалась Элеонора, что не ускользнуло от наблюдательного мистера Корбета. Вскоре он нашел объяснение этой обратной пропорции живости у отца и дочери, заметив, как часто наполняется бокал мистера Уилкинса: прислуживавший за столом Флетчер, не спрашивая хозяина, без единого его слова или знака, то и дело подливал ему вина, и мистер Уилкинс залпом осушал бокал.

«Шесть рюмок хересу до десерта! Скверная привычка, – подумал мистер Корбет. – Неудивительно, что Элеонора насупилась». Когда джентльмены остались наедине, мистер Уилкинс и вовсе отпустил вожжи; впрочем, безостановочное питье никак не сказывалось на ясности его мысли и блеске речей. Он всегда отличался талантом легко и занимательно строить беседу, но только сейчас Ральф впервые разглядел в этом редком таланте опасный соблазн, которому, по всей вероятности, и поддался его будущий тесть. И тем не менее, даже осознав, сколь искусителен подобный дар, Ральф многое бы дал, чтобы обладать им: он отлично понимал, как пригодилась бы ему такая свобода выражения и меткость эпитетов на следующем этапе карьеры, когда он продвинется из учеников в практикующие адвокаты. Молодой человек с восхищением и тайной завистью внимал мистеру Уилкинсу, покуда не начал замечать, что у того чем дальше, тем больше путаются мысли и все чаще случаются всплески беспричинного веселья. Почувствовав внезапную брезгливость (какое уж тут восхищение!), мистер Корбет встал с намерением перейти в библиотеку, куда удалились Элеонора и мисс Монро. Вслед за ним туда же направился мистер Уилкинс; по дороге он громко что-то говорил и чему-то смеялся. Поняла ли Элеонора, что отец выпил лишнего, мистер Корбет не мог бы с уверенностью сказать. Когда они вошли, она подняла на них печальный строгий взгляд, в котором нельзя было прочитать ни удивления, ни досады, ни стыда. Однако мистер Корбет подметил, что, встретившись с ней глазами, ее отец как будто сразу протрезвел, молча сел возле раскрытого окна и больше не проронил ни слова, лишь время от времени тяжко вздыхал. Мисс Монро уткнулась в книгу, чтобы не мешать молодым людям, которые вполголоса посовещались друг с другом, после чего Элеонора пошла к себе наверх одеться для променада вдоль реки.

Они прогуливались не спеша, наслаждаясь ласковым летним вечером, иногда садились отдохнуть на травянистом пригорке под живой изгородью, а то просто стояли и смотрели, как лениво плывут по реке баржи под красными парусами, разгоняя рябь по опаловой поверхности воды. Разговор не клеился. Элеоноре не хотелось делать над собой усилие, а у ее жениха из головы не шел мистер Уилкинс, вернее, его слишком очевидное и пагубное пристрастие, которое Ральф в тот вечер с брезгливым удивлением обнаружил.

Домой оба вернулись с серьезными, усталыми лицами (хоть и не такой длинный путь они проделали, чтобы утомиться), и мисс Монро принялась обеспокоенно хлопотать вокруг Элеоноры. Позабыв про песню Автолика[15], она не могла взять в толк, отчего ее подопечная так бледна, если прошли они всего ничего – до ясеневой рощи. Желая положить этому конец, Элеонора объявила, что хочет лечь пораньше, и скрылась в спальне. Мистер Уилкинс куда-то ушел – куда именно, никто не знал, – и в итоге Ральф провел полчаса тет-а-тет с мисс Монро. Уныние и апатию Элеоноры он легко мог объяснить себе тем, что она не хуже его самого видела, в какой кондиции ее отец явился после ужина в библиотеку. Однако у него накопилось множество вопросов, которые он желал бы прояснить с помощью относительно незаинтересованного лица, и потому он постарался как можно скорее свернуть разговор о здоровье Элеоноры и перейти к истории с исчезновением мистера Данстера.

Надо сказать, последняя тема занимала мисс Монро почти так же, как тревога за ее подопечную: ученая дама всегда готова была порассуждать о таинственном бегстве – именно это слово она употребила без малейших колебаний – мистера Данстера. Она охотно изложила Ральфу общепринятую, никем не оспариваемую в Хэмли версию событий: как мистер Данстер никогда никому не нравился; как он никогда не смотрел людям в лицо; как всем казалось, будто он вечно что-то утаивает, чего-то недоговаривает; как он снял крупную сумму (точная цифра неизвестна) со счета в местном банке аккурат накануне того дня, когда покинул Хэмли, – явно замыслив побег; как некто рассказал мистеру Уилкинсу, что видел человека, подозрительно похожего на мистера Данстера, в ливерпульском порту всего пару дней спустя после его исчезновения, хотя безымянный осведомитель куда-то опаздывал и не удосужился окликнуть Данстера; как при проверке обнаружилось крайне плачевное состояние дел в конторе – немудрено, что мистер Данстер предпочел вовремя скрыться… а ведь несчастный мистер Уилкинс так ему доверял! Словом, деньги пропали неведомо как и куда.

– Неужели у Данстера нет ни родных, ни друзей, которые помогли бы пролить свет на его местонахождение и как-то объяснить пропажу денег? – удивился мистер