— Который из них? — он требует ответа.

Я сжимаю челюсть, не в силах отвести взгляд от его холодного жесткого взгляда, поскольку гнев в его глазах ясно дает мне понять, что секс не входил в планы. Я проглатываю комок в горле и взвешиваю свои варианты. Есть большая вероятность, что Маркус не хочет, чтобы его братья знали, что здесь произошло, и если я назову его имя, это поставит меня на самый верх его дерьмового списка, но то, что я не назову его имени, поставит меня на первое место в списке Романа.

Черт возьми, почему эти братья ставят меня в безвыходные ситуации?

Думаю, вопрос в том, кого из них я боюсь больше?

Я прищуриваюсь и медленно качаю головой, пытаясь призвать на помощь тот пламенный настрой, который похоронен глубоко внутри меня.

— Иди и допроси своих мудаков — братьев и оставь меня, черт возьми, в покое. Я ни хрена не делала, просто выполняла приказы, как послушная маленькая пленница. А теперь, почему бы тебе не поторопиться и не пойти испортить день кому-нибудь другому?

Серебряный поднос с едва различимой едой швыряется через маленькую комнату, отправляя то, что, должно быть, является жалким оправданием еды, в стену и падает на пол с небрежным стуком. Мой тяжелый взгляд не отрывается от Романа, потому что я могу гарантировать, что ни один чертов человек никогда не разговаривал с ним подобным образом, и на то есть веские причины.

Он бросается ко мне, и мои глаза вылезают из орбит. В последний раз, когда он был рядом со мной, я потеряла сознание, и я чертовски уверена, что не позволю этому дерьму повториться.

Он тянется ко мне в то же мгновение, когда моя рука вырывается из-под простыней, и когда его большая ладонь обхватывает мое горло, забытый нож Маркуса прижимается к его шее.

Он рывком поднимает меня на ноги, так что я стою перед ним, глядя ему в глаза, даже не замечая — или не заботясь — об остром лезвии, прижатом к его хрупкой, теплой коже. Должно быть, нужно быть чертовски сумасшедшим мужчиной, чтобы так беспечно относиться к собственной жизни, но он, вероятно, знает, что у меня не хватит мужества довести это до конца.

— Ты, блядь, не в том положении, чтобы так со мной разговаривать, — рычит он, его слова вибрируют прямо в моей груди, когда его божественный аромат поглощает меня. — Тебе нужно следить за собой.

— Какой в этом смысл? Не похоже, что мне есть что терять, — выплевываю я в ответ, когда его другая рука обвивается вокруг моего запястья и сжимает его так чертовски сильно, что у меня нет выбора, кроме как убрать нож от его горла.

Металл падает между нами и с лязгом останавливается у ног Романа, и только тогда его взгляд опускается и он замечает изящный изгиб ножа с красной рукоятью и безупречное матовое лезвие, поблескивающее в вечернем свете.

Узнавание вспыхивает в его глазах, и вот так он все понимает.

Роман отпускает меня, бросает обратно на кровать и пинком отбрасывает нож в угол комнаты, но не делает абсолютно никаких попыток отобрать его у меня.

— Держись подальше от Маркуса, — ворчит он, его глаза сузились от отвращения.

Я смеюсь, выпрямляясь на кровати и прислоняясь спиной к стене, держась как можно дальше от него.

— Ты думаешь, я сама напросилась? Что каким-то образом я вырвалась из этой дыры и выследила его, как гребаная кошка во время течки? У меня для тебя новости, это не я должна держаться подальше от Маркуса. Это все из-за него.

У меня есть чертовски веская точка зрения, и он это знает.

Его жесткий взгляд задерживается еще на мгновение, все еще не одобряя мой небрежный тон, а затем, слишком быстро, он поворачивается спиной и направляется к двери.

— Подожди, — кричу я, вскакивая с кровати и с трудом поднимаясь на ноги, совершенно не представляя, что мне нужно сказать. Все, что я знаю, это то, что я больше не могу оставаться одна в этой камере пыток. Я схожу с ума. Черт возьми, я даже приму компанию Романа, а не свою собственную.

Роман останавливается и медленно поворачивается ко мне лицом, его взбешенный взгляд говорит о многом. Он не говорит ни слова, просто выжидающе смотрит на меня, раздраженный тем, что я осмеливаюсь даже пытаться о чем-то его просить.

— Я… эээм, — мой взгляд скользит в угол комнаты, где кучкой лежат мои объедки. — Я голдна. Мне нужна нормальная еда и вода, а не эти отвратительные объедки. Я играла в твои дурацкие игры. Ты и твои братья пытали меня белым шумом, а потом ваши долбаные волки преследовали меня по коридорам вашего подземелья посреди ночи. Ты сказал, что если я подыграю тебе, то буду вознаграждена.

Роман усмехается и делает шаг ко мне, его взгляд смягчается, что мгновенно выводит меня из себя. Я вздрагиваю, когда он поднимает руку и нежно проводит пальцами по моей ключице, касаясь слабых синяков, которые его брат оставил на моей коже.

— Он заставил тебя кончить?

Я отстраняюсь, мои брови хмурятся, когда я смотрю на него в ответ.

— Какое тебе до этого дело?

Его рука соскальзывает с моего воротника во вспышке, подобной молнии, и обхватывает мое запястье. Он притягивает меня к себе, и я едва удерживаюсь на ногах из-за инерции.

— Он. Заставил. Тебя. Кончить?

— Да, — выплевываю я, поднимая другую руку и сильно толкая его в грудь, безуспешно пытаясь увеличить расстояние, между нами.

— Тогда считай, что ты вознаграждена, — говорит он мне, его глаза вспыхивают зловещей тьмой, и я понимаю, что это его версия старого доброго "пошла ты".

Я сжимаю челюсть, и я делаю все возможное, чтобы не хрипеть и не стонать, как какой-нибудь провинившийся ребенок, но, черт возьми, это тяжело.

— Люди скоро начнут меня искать, — предупреждаю я. — Тебе это с рук не сойдет.

Роман смеется, отталкивая меня от себя, пока я не оказываюсь в центре комнаты, глядя на него, совершенно беспомощная.

— Никто за тобой не придет, Шейн, — насмехается он низким, полным яда тоном, когда снова начинает преследовать меня. — Ты думаешь, мы необдуманно похитили? Что совершенно не готовились к этому? Мы планировали несколько месяцев, наблюдали за тобой, изучали твой распорядок дня.

Я начинаю пятиться, его слова, как нож, вонзаются прямо мне в грудь.

— Нет. Ты ошибаешься. Кто-нибудь придет.

— Ты обманываешь себя, — бормочет он, его глаза остры, как кинжалы. — Единственным человеком,