последних пределов, выходили в море. К счастью, последнее было совершенно спокойно. В бухте продолжали оставаться транспорты, предназначенные для частей I армии. Транспорты, по моему приказанию, были заняты караулами от частей. Наши войска продолжали отходить согласно директиве. К десяти часам утра фронт проходил около Сарабуза. Отступление шло почти без соприкосновения с противником. Около полудня я с адъютантом ходил по городу. Улицы были почти пусты, большинство магазинов закрыто, изредка встречались запоздавшие повозки обозов, спешившие к пристани одинокие прохожие. При встрече, как всегда, приветливо кланялись. Крепла уверенность, что погрузка пройдет благополучно, что всех удастся погрузить.

В сумерки прибыл генерал Кутепов со своим штабом. Войска отходили в полном порядке. Всем желающим остаться была предоставлена полная свобода, однако таковых оказалось немного. Генерал Кутепов рассчитывал закончить погрузку к десяти часам утра.

Я отдал директиву: для прикрытия погрузки войскам приказывалось занять линию примерно укреплений 1855 года. На генерала Скалона, в распоряжение которого были переданы Алексеевское{90}, Сергиевское артиллерийское{91} и Донское атаманское училища{92}, возложено было прикрытие северной стороны, от моря до линии железной дороги. Далее, от линии железной дороги до вокзала и дальше к морю, выставлялись заставы от частей генерала Кутепова. Командующему флотом было указано закончить всю погрузку к 12 часам 1 ноября. В час дня вывести суда на рейд.

В десять часов утра 1 ноября я с командующим флотом объехал на катере грузящиеся суда. Погрузка почти закончилась. На пристани оставалось несколько сот человек, ожидавших своей очереди. При проходе катера с усеянных людьми кораблей и пристани неслось несмолкаемое «Ура!». Махали платками, фуражками… Больно сжималось сердце, и горячее чувство сострадания, умиления и любви ко всем этим близким сердцу моему людям наполняли душу…

Снялись последние заставы, юнкера выстроились на площади. У гостиницы стояла толпа обывателей. Я поздоровался с юнкерами и благодарил их за славную службу.

— Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга. Мы вправе требовать помощи от тех, за общее дело которых мы принесли столько жертв, от тех, кто своей свободой и самой жизнью обязан этим жертвам…

Отдав приказание юнкерам грузиться, я направился к катеру. В толпе махали платками, многие плакали. Вот подошла молодая девушка. Она, всхлипывая, прижимала платок к губам:

— Дай Бог вам счастья, ваше превосходительство. Господь вас храни.

— Спасибо вам, а вы что же остаетесь?

— Да у меня больная мать, я не могу ее оставить.

— Дай Бог и вам счастья.

Подошла группа представителей городского управления; с удивлением узнал я некоторых наиболее ярких представители оппозиционной общественности.

— Вы правильно сказали, ваше превосходительство, вы можете идти с высоко поднятой головой, в сознании выполненного долга. Позвольте пожелать вам счастливого пути.

Я жал руки, благодарил… Неожиданно подошел присутствовавший тут же глава американской миссии адмирал Мак-Колли. Он долго тряс мою руку: «Я всегда был поклонником вашего дела и более чем когда-либо являюсь таковым сегодня».

Заставы погрузились. В 2 часа 40 минут мой катер отвалил от пристани и направился к крейсеру «Генерал Корнилов», на котором взвился мой флаг. С нагруженных судов неслось «Ура!». «Генерал Корнилов» снялся с якоря.

Суда, одно за другим, выходили в море. Все, что только мало-мальски держалось на воде, оставило берега Крыма. В Севастополе осталось несколько негодных судов, две старые канонерские лодки «Терец» и «Кубанец», старый транспорт «Дунай», подорванные на минах в Азовском море паровые шхуны «Алтай» и «Волга» и старые военные суда с испорченными механизмами, не годные даже для перевозки людей. Все остальное было использовано. Мы стали на якорь у Стрелецкой бухты и оставались здесь до двух с половиной часов ночи, ожидая погрузку последних людей в Стрелецкой бухте и выхода в море всех кораблей, после чего, снявшись с якоря, пошли в Ялту, куда и прибыли 2 ноября в девять часов утра.

Погрузка уже закончилась. Тоннажа оказалось достаточно, и все желающие были погружены. В городе было полное спокойствие, улицы почти пусты. Я с начальником штаба флота капитаном 1-го ранга Машуковым съехал на берег и обошел суда, беседуя с офицерами и солдатами. Прикрывая отход пехоты, наша конница сдерживала врага, а затем, быстро оторвавшись, усиленными переходами отошла к Ялте. Красные войска значительно отстали, и ожидать их прихода можно было не ранее следующего дня. Я вернулся на крейсер «Генерал Корнилов».

Около полудня транспорты с войсками снялись. Облепленные людьми проходили суда, гремело «Ура!». Велик русский дух, и необъятна русская душа… В два часа дня мы снялись и пошли на Феодосию. За нами следовал адмирал Дюмениль на крейсере «Waldeck-Rousseau», в сопровождении миноносца. Вскоре встретили мы огромный транспорт «Дон», оттуда долетало «Ура!». Мелькали папахи. На транспорте шел генерал Фостиков со своими кубанцами. Я приказал спустить шлюпку и прошел к «Дону». В Феодосии погрузка прошла менее удачно. По словам генерала Фостикова, тоннажа не хватило и 1-я Кубанская дивизия генерала Дейнеги, не успев погрузиться, пошла на Керчь. Доклад генерала Фостикова внушал сомнение в проявленной им распорядительности. Вернувшись на крейсер «Генерал Корнилов», я послал радиотелеграмму в Керчь генералу Абрамову, приказывая во что бы то ни стало дождаться и погрузить кубанцев.

3 ноября в девять часов утра мы стали на якорь в Феодосийском заливе. Приняли радио генерала Абрамова: «Кубанцы и терцы прибыли в Керчь, погрузка идет успешно». Начальник штаба флота капитан 1-го ранга Машуков пошел в Керчь на ледоколе «Гайдамак», с ним только что прибывший из Константинополя транспорт «Россия» для принятия части войск с барж, перегруженных до крайности.

После недавних жестоких морозов вновь наступило тепло, на солнце было жарко. Море, как зеркало, отражало прозрачное голубое небо. Стаи белоснежных чаек кружились в воздухе. Розовой дымкой окутан был берег. В два часа дня «Waldeck-Rousseau» снялся с якоря, произведя салют в 21 выстрел — последний салют русскому флагу в русских водах… «Генерал Корнилов» отвечал.

Вскоре было получено радио от капитана 1-го ранга Машукова: «Посадка закончена, взяты все