Шрифт:
Закладка:
— Но…
— Ты возражаешь мне? — недобро прищурился Каррас.
Дагдамм несколько мгновений молчал, а потом сказал.
— Да, я возражу тебе. Победа и слава дороги, но люди воюют не только за них, но и за добычу. Пленник — ценная добыча. Я выполнил бы твой приказ, если бы пленники были моими. Но их взяли в плен люди Ханзат-хана, люди Мерген-хана. Это пленники их копий. Они не мои. И не твои.
— Даже воздух, которым они дышат — мой! — прогремел Каррас. — Я каган киммирай, и я хозяин в Великой Степи! Гирканцы это мои псы!
— Это так. — тихо сказал Дагдамм. — Но хороший хозяин кормит своих псов.
Каррас недолго помолчал.
— А ты становишься похож…
Он не договорил, но Дагдамм явственно услышал окончание фразы. «Ты становишься похож на своего брата».
— Хорошо, мы не будем убивать всех пленных. Но они обязаны отдать мне мою долю. Тех, которых отдадут мне — убей.
— Моя участь — повиновение. — поклонился Дагдамм.
В этот раз его поклон не вызвал у Карраса раздражения. Что ж — подумал великий каган — он взрослеет. Слишком уж долго разумом он был подобен отроку четырнадцати лет.
— Ты хорошо дрался сегодня. — повторил каган. — Но скажи мне, как ты видишь нашу победу?
Дагдамм некоторое время не отвечал. Потом ответил.
— Часть меня требует сесть на самого злобного коня, взять самый длинный меч и самый прочный щит, и устремиться вверх по склону, чтобы убить Бахтияра и посеять панику в рядах огнепоклонников.
Каррас усмехнулся. Лицо кагана обычно было мрачным и несло на себе отпечаток его тяжелого нрава. Вот и усмешка вышла жуткой, хотя, скорее всего сейчас он не желал сыну зла.
— А твоя вторая часть, что говорит она?
— Вторая часть меня говорит — вступи в переговоры с аваханами. Приведи их к покорности, возьми заложников, а остальных — отпусти.
Снова повисла тишина.
— Ты становишься вождем. Как будто Грим-асир ударил тебя не по ноге, а по голове, и от этого удара у тебя наступило просветление. Я скажу, что думаю я. Их больше, но мы сильнее. Они ослабли духом и готовы отступить. Потому я не думаю, что тебе надо будет скакать вверх по склону под их стрелы. Они захотят уйти в родные горы, и согласятся на любые условия. Потом, конечно, забудут о клятвах, данных на поле боя, где пал их эмир. Потом убедят себя, что это была хитрость. Но если они нарушат свои клятвы, я сожгу Гхор!
Еще никогда столица аваханов не была взята врагом и сожжена. Дагдамм отметил это, но промолчал.
— Пошли к Бахтияру посланника. Я уже отправлял нескольких воинов. Двух аваханы убили, но двое донесли до них весть, что Каррас-каган хочет мира. Пусть твой посланник утром поговорит с аваханами. Встречу я назначил у реки. От них наверняка прибудет человек не из высшей знати, но благородного происхождения и чем-то прославленный. Завтра в полдень я хочу говорить с Бахтияром сам.
— Ты хочешь, чтобы посланником был кто-то известный?
Каррас пожал плечами.
— Пусть поедет твой тамыр. Вид у него грозный и титул звучный. Только пусть говорит поменьше, слишком уж его голова похожа на котел.
Ханзат-хан был, наверное, не так глуп, как старался показать, но великим мудрецом его не назвал бы никто.
— Я передам твои слова тамыру.
Каррас снова усмехнулся.
— Мой сын — тамыр сына Иглика! Подумать только!
Но Дагдамм не слышал в его голове осуждения, скорее изумление.
— Скажи мне, в степи хватает наших дозоров?
— Воины утомлены сражением, им нужен отдых. Но я уже отправил две дюжины молодых воинов с приказом смотреть во все глаза.
— И что же ты приказал им выслеживать?
— Керей-хана.
При звуках имени ненавистного предателя Каррас скрипнул зубами.
— Керея не убивать! Кто убьет Керея, я того прикажу закатать в войлок!
Тяжелые кулаки кагана сжались.
Дагдамм поклонился на прощание, и пошел на поиски своего тамыра.
Лагерь бурлил. Сказав, что людям нужен отдых, Дагдамм не совсем согрешил против истины. Драться больше люди были не готовы. Но и мирно отходить ко сну не хотел никто. Те, кого миновало оружие врага, или кто был ранен легко, и не думали спать. Люди пировали. До настоящего разгула, наверное, не дойдет, подумал Дагдамм, но многие перепьются сегодня.
Он пошел туда, где ветер трепал бунчук Ханзат-хана. Уже издали до ушей Дагдамма донесся громкий смех. Воины его тамыра просто покатывали от хохота. Еще не дойдя до лагеря гирканцев, Дагдамм уже знал, что увидит, когда ступит в свет костров.
Кара-Буга «объезжал жеребчика».
Кара-Буга был чистокровный гирканец-барулас, то есть человек практически одинаковый в высоту и в ширину. Шея его была как у быка, короткие руки — толщиной словно ноги. Лицо — круглое, голова обрита наголо, кроме одной пряди на затылке.
В дружине Ханзат-хана Кара-Буги славился беспримерной даже по меркам Степи жестокостью. Не было человека, который больше любил бы расправы над пленниками или казни.
Женщин насиловал на еще остывших трупах их мужей и отцов.
Перерезав своей жертве глотку, Кара-Буги склонял огромную голову и пил кровь.
В бою орудовал он страшной палицей, сделанной из ствола молодой березы, и утыканной железными шипами. Дагдамм всегда был уверен в своей силе, но признавал, что победить в круге Кара-Бугу ему было бы нелегко.
Был Кара-Буга веселым, общительным малым, всегда готовым разделить последние крошки хурута с любым соплеменником.
Ханзат-хан уважал его и поставил в своей дружине сотником.
Была у Кара-Буги привычка «объезжать жеребчика».
Обычно после того, как пленников раздавали приближенным хана, Кара-Буги выбирал среди них того, кто выглядел наиболее воинственным и непреклонным, и прилюдно насиловал несчастного. В этой его забаве редко кто принимал деятельное участие, зато посмотреть за «скачками» Кара-Буги приходили даже из дальних становищ. Многие рабы, не перенеся позора, потом наложили на себя руки.
Дагдамм даже прикрыл глаза рукой, чтобы не увидеть подробностей безобразного действа, прошел мимо, прямо к шатру Ханзат-хана.
Ханзат был уже крепко пьян и весел. Он в отличие от тамыра с громовым хохотом наблюдал за «скачками», которые устроил его сотник. Дагдамму вопреки обычным его привычкам пить совсем не хотелось. Сегодня отец хотел сказать ему, что он становится похож на брата. Нет, это не правда, он не такой мечтатель, как
