лишь 29 рабов в Юте и ни одного в Нью-Мексико — да и в любом случае, до принятия их в состав Соединенных Штатов было далеко. В Калифорнии же имел место парадокс, который, возможно, успокоил мятежный дух Кэлхуна. По решению суда этого штата, рабовладельцам было разрешено «временное пребывание» на его территории (иногда в течение нескольких лет) вместе со своей собственностью. На протяжении 1850-х годов в Калифорнии проживало едва ли не больше рабов, чем в Юте и Нью-Мексико вместе взятых. Таким образом, новообразованный свободный штат не склонил чашу весов в Сенате в сторону Севера, так как сенаторы от Калифорнии были демократами абсолютно «мягкотелого» образца[135].

«Я полагаю, что решения последней сессии Конгресса и твердый курс администрации в контроле над соблюдением закона о беглых рабах вдохнули новую жизнь в рабовладельческие штаты, — писал виг из Северной Каролины в начале 1851 года. — Владение такого рода собственностью за последние двадцать пять лет никогда не было защищено больше, чем сейчас»[136]. Он, однако, ошибался — возможно, как раз из-за «твердого курса» администрации на соблюдение закона о беглых рабах. Закон этот хотя и был наименее обсуждаемым пунктом Компромисса, оказался наиболее спорным следствием пресловутого «окончательного решения».

3. Рабовладельческая империя

I

Перед войной южане почти по всем вопросам ратовали за широкие права штатов и за слабое федеральное правительство. Единственным исключением был закон о беглых рабах 1850 года, дававший центральному правительству больше полномочий, чем любой другой закон, принятый Конгрессом. Этот парадокс объяснялся решением Верховного суда по делу Пригга против штата Пенсильвания (1842).

В Конституции, в статье IV, разделе 2, типичным канцелярским слогом говорилось, что «лицо, содержащееся в услужении или на работе в одном штате» и бежавшее в другой, «должно быть выдано по заявлению той стороны, которая имеет право на таковые услужение или работу». В Конституции не оговаривалось, как именно надлежит соблюдать это положение. Федеральный закон 1793 года позволял рабовладельцам пересекать границы штатов, чтобы вернуть свою собственность и доказать право на нее перед любым мировым или федеральным судьей. По этому закону беглому рабу не гарантировалось право на habeas corpus, он не имел права на суд присяжных и права на свидетельство в свою пользу. Некоторые северяне считали, что закон провоцирует похищения и свободных чернокожих, и действительно, профессиональные «охотники за рабами» не всегда прилагали усилия, чтобы удостовериться в том, что они поймали нужного человека, и не каждый судья добросовестно гарантировал, что предполагаемый беглец соответствует описанию в аффидевите. Многие «ловцы» не утруждали себя доставкой захваченной добычи в суд, а кратчайшим путем тайно переправляли ее на Юг.

Для противодействия подобным злоупотреблениям в некоторых северных штатах были приняты законы о личной свободе. Эти законы либо давали беглецам право на свидетельство, habeas corpus и суд присяжных, либо вводили уголовное наказание за похищение. В интерпретации антирабовладельчески настроенных чиновников некоторые законы можно было использовать и в качестве препятствия для поимки беглецов. В 1837 году штат Пенсильвания обвинил Эдварда Пригга в похищении темнокожей женщины и ее детей, которых он вернул хозяину в Мэриленд. Адвокаты Пригга обратились с апелляцией в Верховный суд Соединенных Штатов, который в 1842 году вынес поистине соломоново решение. Объявив пенсильванский закон 1826 года о запрете похищений людей неконституционным, Суд высказался в пользу закона о беглых рабах от 1793 года и подтвердил тот факт, что право рабовладельца на свою собственность перевешивает законодательство штата, направленное против этого. Однако в то же время Суд постановил, что применение статьи Конституции, касающейся беглых рабов, находится в федеральной компетенции, следовательно, штаты никоим образом не обязаны способствовать этому. Такое решение открыло дорогу новым законам о личной свободе (между 1842 и 1850 годами было принято девять таких законов), запрещавшим прибегать к услугам государственных органов при поимке беглецов[137].

На некоторых северных территориях хозяева не могли рассчитывать на возвращение своей сбежавшей собственности без помощи федеральных маршалов. Лидеры черных общин и сочувствовавшие им белые образовывали так называемые «комитеты бдительности», чтобы организовать сопротивление таким действиям. Эти комитеты установили сотрудничество с легендарной «подпольной железной дорогой», по которой сбежавшие рабы переправлялись на север. Южане демонизировали ее как разветвленную сеть, задуманную злокозненными янки, выкрадывавшими ежегодно тысячи рабов, тогда как сами «проводники» также несколько мифологизировали эту дорогу, рассказывая внукам о своих подвигах. Точное количество сбежавших рабов подсчитать невозможно: на Север и в Канаду ежегодно бежали примерно несколько сотен. Лишь немногие из этих рабов бежали из штатов Нижнего Юга — региона, громче всех требовавшего ужесточения закона о беглых рабах, причем не столько из практических соображений, сколько из принципа. Как и в случае со «свободной» Калифорнией, помощь северян беглым рабам воспринималась как очередная пощечина Югу. «Хотя собственности и наносится ущерб, — говорил сенатор от Виргинии Джеймс Мэйсон, — но ущерб для чести ощущается гораздо сильнее». Закон о беглых рабах, заметил другой политик, был «единственным пунктом Компромисса [1850 года], призванным обеспечить права южан»[138].

Чтобы соблюсти эти права, в законе никак не учитывались прерогативы северян. Тщетно северные сенаторы пытались принять поправки к этому закону, гарантировавшие предполагаемым беглецам право на свидетельство в свою пользу, на habeas corpus и на суд присяжных. Южане с возмущением отвергали саму идею о том, что прирожденные права американского гражданина распространяются и на рабов. По закону о беглых рабах бремя доказательства своей невиновности возлагалось на пойманных чернокожих, однако они не имели никакой правовой возможности это сделать. Истец же мог привести предполагаемого беглеца к федеральному уполномоченному (новая должность, введенная законом) и доказать свое право на собственность с помощью аффидевита, выданного судом рабовладельческого штата, или по показаниям белых свидетелей. Если уполномоченный принимал решение против истца, то он получал вознаграждение в пять долларов, а если в пользу истца — десять. Это положение, объяснявшееся большей волокитой, необходимой при доставке беглеца на Юг, рассматривалось в среде аболиционистов как взятка уполномоченным. Закон 1850 года также обязывал федеральных маршалов и их помощников помогать рабовладельцам в поимке их собственности и налагал на них штраф в размере 1000 долларов, если они отказывали в этом. Это побудило шерифов уполномочивать местных граждан помогать в поимке беглых рабов, а также подвергать уголовному преследованию всех, кто укрывал беглецов или препятствовал их поимке. Расходы по поимке и возращению рабов хозяевам ложились на федеральное казначейство[139].

Соблюдение данного закона только укрепило во мнении, что он был задуман в интересах истцов. За первые пятнадцать месяцев после его принятия 84 беглеца вновь стали невольниками и только