Вера поняла, что у него нервный тик. Он вынимал руки из карманов, одергивал пиджак, поправлял платок в петличке, глаза то сужались, то расширялись. Казалось, этот немного нелепый вид был маской, под которой он прятал другую личность. Какую, Вера еще не разобрала.

– Что касается картины Бэнкси, – отрезал тот, когда Эмиль завершил объяснительную часть, – то Даниель ошибается, решив, что полотно не разрезано и что в том, что оно якобы не было разрезано, замешан отец. Чушь собачья! Отец никогда бы не стал принимать участия в такой глупости. Сами посудите, зачем бы ему понадобилось выставлять себя вором?

Он говорил отрывисто, делая акценты на повторяющихся словах и присовокупляя к ним два сильных жеста: его правая ладонь рассекала воздух то по горизонтали, то по вертикали – таким образом он подкреплял отрицание.

По правилам чтения лжи по вербальным и невербальным признакам слова говорящего должны совпадать с его жестами, в таком случае имеет место правда. Но когда объект кивает, к примеру, что-то отрицая, то он, скорее всего, лжет.

Ксавье говорил правду. Так, по крайней мере, показалось Вере. Но какой вердикт вынесет Эмиль, у которого свой метод вести допрос? Сейчас он зачем-то сдал Даниеля, рассказав младшему брату, как Вера стала жертвой его не слишком учтивого поведения в подворотне особняка Шенизо. Возможно, выяснял, не сообщники ли они. Вере приходилось только гадать.

– А что вы скажете на это? – Эмиль вынул телефон и приблизился к Ксавье, предлагая ему взглянуть на экран. – Это страничка Бэнкси, а вот его вчерашняя сторис. Видите? Поверх рисунка вашего брата он нанес другую «Девочку с воздушным шариком» – она у него изображена в раме и разрезанная.

Некоторое время Ксавье смотрел и молча вскидывал брови, засунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носки в своих дорогих туфлях в стиле гангстеров двадцатых – с белыми гамашами.

– И что это может значить? – спросил он резковатым, каркающим голосом, в котором сквозило недоумение, очень похожее на искреннее.

– Ну, например, то, что ваш брат и есть Бэнкси.

Ксавье хрюкнул, потом еще раз и наконец начал отрывисто смеяться. Его секретарша прикрыла рот ладонью и сделала вид, что тоже смеется.

– Он учился в Лондоне, часто бывает в лондонском отделении Ардитис, некоторое время им руководил, – стал перечислять Эмиль.

– И делал бы это дальше, если бы проявлял качества хорошего руководителя, – вновь рубанул ладонью Ксавье, резко перестав смеяться. – Его назначил отец в надежде, что старший сын образумится и станет частью Ардитис. Но этого не произошло. И никогда не произойдет. Предел мечтаний Даниеля с его профессорским званием, двумя дипломами: искусствоведа и аукциониста, и прочими заслугами – иметь книжный магазин и пиццу по вечерам в компании с хорошей книгой. Это все! Он уволился из Ардитис лет семь назад и попросил отца купить ему книжный. Мужчине сорок, он сын миллиардера и самого видного предпринимателя Франции, говорит на семи языках, его воспитывали преемником, и он… просит отца купить ему книжный магазин и пытается зарабатывать на жизнь игрой на фортепьяно в ресторанах! Вы встречали более нелепого персонажа в своей детективной практике? Над ним смеются все наши родственники. Я вам больше скажу: какой-то знакомый сценарист использовал этот эпизод нашего семейного позора, по нему даже фильм сняли.

Его лицо исказил искренний гнев. У Веры закралось подозрение, что вместе с полосатым костюмом и усиками Кларка Гейбла Ксавье надевал личину хорошего актера. Он был слишком убедительным.

– А что для вас значит – «качества хорошего руководителя»? – спросила Вера, которой было поручено задавать проективные вопросы; они потом помогут собрать картину профиля допрашиваемого.

– Уж точно не то, что я сейчас перечислил.

– То есть вы находите вашего брата смешным и нелепым? Может, вы считаете, что он… например, безумен?

– Именно так и считаю!

– И не отрицаете, что ваш брат может быть художником Бэнкси?

– Не отрицаю! – бросил Ксавье. – Этот сумасшедший может себе позволить и такое.

– «Девочка с воздушным шариком» будет продана на закрытом аукционе? – принял эстафету Эмиль.

– Да, в это пасхальное воскресенье. Торг уже состоялся. Мама решила не афишировать продажу. И вообще… все планировалось совершенно не так, как вам описал Даниель. Картину просто передадут запечатанной, никакой помпы.

– Даниель сказал, должен быть аукцион, на нем настаивал Филипп Ардити, – нахмурилась Вера, которая начала запутываться.

– Дядюшка может говорить все, что ему взбредет в голову, они с Даниелем два сапога пара.

– А почему надо ждать Пасхи? – спросила Вера.

– Человек, который приобрел полотно, будет присутствовать на пасхальном обеде. Ему удобней получить его в нашем замке.

– Наверное, это очень состоятельный человек. И он мог бы просто выслать за картиной кого-то, – предположил Эмиль.

– Мог бы. Но поступает так, как ему заблагорассудится. Мы лояльны к желаниям наших клиентов, имена которых не разглашаем.

– То есть картину демонстрировать не станут? И аукциона не будет?

– Да нет же! Даниель зря волнуется. По приезде в Пон Д’Азур он сможет убедиться, что полотно его любимого художника в целости и сохранности. Но, увы, оно продано.

– Разрезанное или все-таки целое? – уточнил Эмиль.

– Ну да, я это и хотел сказать. Такое, каким его приобрел отец.

– Вы как будто юлите, – ухмыльнулся тот. – Поступила информация, что Рене Ардитис приобрел ее именно что «в целости».

Озадаченный Ксавье вынул и опять сунул руки в карманы брюк, а потом уставился на Эмиля взглядом годовалого теленка.

– Вы пришли мне зубы заговаривать? – резко бросил он.

– Мы пришли по просьбе нашего клиента, который жалуется, что родственники хотят свети его с ума.

– Что? – скривился Ксавье.

– Он был назначен узуфруктом и по закону обязуется распоряжаться Ардитис.

– Перестаньте, – еще больше скривился тот, – я вас умоляю. Это же лишь формальности.

– И вы готовы каждый ход компании согласовывать с братом? – жал Эмиль. – Это же тонны бумаги!

– Что поделать! Мы живем во Франции и привыкли иметь дело с тоннами бумаг.

– Даниель согласен с вами сотрудничать?

– Пока он ищет способ, как оспорить свое положение узуфрукта в суде, но не слишком успешно, поскольку действует самостоятельно, без адвоката, на которого у него нет денег. А брать отцовские он брезгует. Я вижу на вашей одежде камеры. Надеюсь, вы покажете записи Даниелю, чтобы он мог убедиться, что я не лгу?

Ксавье наклонился к куртке Эмиля и проорал в одну из пуговиц так громко, как только мог:

– Даниель, дорогой брат мой, никто не хочет тебе зла!

Эмиль шагнул назад и сорвал с себя камеру, знаком велел поступить так же и Вере. Та быстро отсоединила от воротника куртки клипсу и