— У меня отец умер, — шмыгнула девушка носом, — А мачеха, как только люди после похорон разошлись, выставила мои вещи к дверям и сказала, чтобы я убиралась и больше никогда не показывалась ей на глаза.

— Отца жаль, а с мачехой всё вполне ожидаемо, — заметил я, скорей сам для себя.

— Она даже все украшения матушкины себе забрала, — продолжила печалиться Элина.

— Дорогие?

— Вряд ли. Но это память, — пожала она плечами.

— Завтра с утра съездим и заберём, — сходу прикинул я, что завтра у нас выходной день, а значит никаких проблем с выходом в город не предвидится.

Пьянка-гулянка с преподами состоится только лишь вечером, так что успею туда и обратно.

— Да ты что! Это же мачеха! Знаешь, как я её боюсь! Я даже службы в армии не так боюсь, как мачеху.

— «Угу, знаю конечно», — очень хотелось мне сказать в ответ, но не стал.

А то я не помню рассказ Элины про то, как мачеха её каждую неделю порола, словно сидорову козу, а потом ещё и знакомому садисту в руки отдала, который отчего-то считался учителем танцев.

Короче, взрослые очень старались, чтобы превратить симпатичную и в чём-то талантливую девочку в забитое существо, не имеющее право голоса.

— После выходных у тебя будет много работы, — решил сменить я тему разговора.

— Новый танец будем учить?

— Начнёшь рисовать портрет. Очень важный. Просто поверь мне, что если он получится, то у тебя вся жизнь очень резко изменится к лучшему.

— У меня же ничего нет⁈ Чем я стану рисовать? Старенькими кисточками, которые ещё в школе истрепались и акварелью, где все краски до дыр протерты!

Хех… Вот тут она не угадала. Ещё в столице я вовремя вспомнил про разговор с художником, у которого мы купили особняк для Федра, и оттого озаботился и кистями и красками может и не по высшему уровню, но брал лучшее из лучших, что оказалось в весьма представительной лавке для художников. И не надо у меня спрашивать, сколько это удовольствие стоило. Моя внутренняя жаба сейчас сладко спит, поэтому не стоит её переводить в режим истеричного кваканья неуместными и несвоевременными воспоминаниями.

— Элина, ты же мне веришь?

— Тебе, да.

— Вот и верь дальше. Закончатся выходные и я тебе всё покажу. Честное слово. А пока это очень большой секрет!

Ну, вот. Велика сила женского любопытства! Уже и про мачеху забыла, и глазёнки заблестели.

— Пошли по мороженке съедим? — сделал я ещё один поворот.

— Чур, мне с земляничным вареньем! — уже мечтательно заулыбалась она.

Святая Релти! Печатью могучего интеллекта Элина не отмечена, но как же мне с ней просто и легко.

Это тебе не Эмгана…

* * *

Переносить на следующий день свою глобальную идею по поводу искусственных рубинов я не стал.

Накормив девушку всякими вкусняшками, и приведя её в бодрое расположение духа, я проводил Элину обратно в общежитие кампуса, а сам ломанулся к нашему профессору артефакторики.

С ним у нас сложились определённые деловые отношения, и профессор меня изрядно порадовал. Из переданных ему образцов, добытых нами из клада пиратов, уже было куплено пусть и чуть меньше половины, но всё равно общая сумма составила тысячу сто двадцать золотых!

Нет, ну точно говорят — деньги идут к деньгам!

Сам лэр Фливери сегодня лучился довольством и приветливостью. Ещё бы, он на ровном месте сумел больше ста золотых на одной лишь комиссии заработать, фактически ничего не делая.

Так что беседа у нас пошла содержательно, под очень изысканный чай с печеньками, а в мой грандиозный план были в итоге внесены довольно важные изменения.

И первым неприятным моментом стало выяснение того факта, что корунд обычным способом молоть не получится. Он сам всё что угодно перемелет, так как обладает офигенской твёрдостью.

Зато ударов он не терпит, как и алмаз. Лэр Фливери со смехом рассказал мне, сколько бриллиантов было угроблено неумехами, которые считали, что твёрдость и прочность — это слова синонимы. Как бы не так. От сильного удара обычным железным молотком любой алмаз крошится на мелкие осколки, почти как стекло.

Порадовал и удивил меня накопитель песка, если так можно будет называть корундовую пыль, которая должна ровным и тончайшим ручейком стекать вниз. Так-то с песочными часами я ни разу не угадал. Не сработают.

Песчинки слишком крупные, оттого они сами бегут, а мелкая пыль имеет свойство залипать. Чтобы пыль потекла тонкой струйкой, её приводят постоянной вибрацией в состояние нестабильности, придавая ей текучесть, а для этого существует довольно громоздкое сооружение, явно берущее своё начало от обычных деревенских ходиков. Знаете, тех, что с маятником и гирями на цепочке.

Гиря тянет вниз, маятник качается и своими специальными шестерёнками бороздит целую кучу бронзовых пластин, с большой частотой барабанящих затем по конусу накопителя, из которого и сыплется наш измельчённый корунд.

Угу, вот такой средневековый вибратор получается, в хорошем смысле этого слова.

Про приёмный круг для расплава рассказать проще всего.

Этакая площадка из платины, которая здесь дешевле серебра, размером с олимпийскую медаль. Вся конструкция крутится по принципу допотопного граммофона, работающего на пружине. Достаточно накрутить ручку завода до отказа, и полчаса вращения будет обеспечено.

Трудности возникли с горелками. Как несложно догадаться, газ тут не подведён к каждой квартире, просто потому, что его нет вообще. Тем не менее, артефактные горелки способны дать такую температуру, которая даже стекло плавит. Это я говорю со слов профессора. Так себе температурная шкала, если что.

Придётся мне тыкаться эмпирическим путём. Искать истину методом проб и ошибок.

* * *

Когда я вернулся в наш домик, то там наконец-то узрел своего приятеля.

Вспотевшего, всклокоченного и с кусками паутины на волосах.

Сброшенная им со стола скатёрка наверняка прикрывала его рюкзак с коробками. Интересно, от кого он свои драгоценные грибы прячет, если кроме нас двоих в домик больше никто не попадёт? Хотя, Федр прав. Я мог придти и не один.

— За грибами ходил? — задал я вопрос ради приличия, так как ответ был попросту очевиден.

— Сегодня основной урожай снял! — прямо-таки засиял он от удовольствия, — Три дня выжидал, чтобы они побольше вымахали, а тут, как назло дождей не было, одна роса по утрам. Так что сегодня я оставил лишь