Перед отбоем Безродный не вернулся.

Посреди ночи послышался шум в коридоре. Расставшись со сном о самолете, я выбежал из спальни. Все из Дозора уже собрались. Синатра стоял на страже, остальные четверо сидели вокруг прислонившегося к стене Безродного. Его худые ноги торчали из холщовых шорт, а из правого уха сочилась кровь. Эдисон легонько потряс его, Безродный открыл глаза и прошептал:

— Я упал с лестницы.

— Ты не упал с лестницы. Это все козел Лягух. Где болит?

— Я упал с лестницы.

Безродный наклонился, проблевался и сполз на пол.

— Черт, дела плохи. Я иду за аббатом.

Проныра умчался со всех ног. Безродный снова открыл глаза.

— Сегодня воскресенье? Собрание Дозора?

— Нет, сегодня не воскресенье, но мы все здесь. Всё будет хорошо. Куда тебя бил этот ублюдок?

— Немного болит живот.

Его губы посинели, а лоб горел. Я осторожно закинул ему волосы назад.

— Зачем ты сказал, что это ты? Что это ты вырвал страницу?

— Повтори. Я ничего не слышу…

— Почему ты сказал, что это ты вырвал страницу из энциклопедии?

— Лягух нашел рисунок?

— Конечно же, нет. Мы его хорошо спрятали. Так почему ты наговорил на себя?

— Потому что… когда приходила Роза… она сказала, что видела «Мэри Поппинс», помнишь? Но тогда я не был уверен, что хочу узнать.

Безродный закрыл глаза. Синатра влепил ему пощечину.

— Не спать.

— Черт, осторожнее! — крикнул Эдисон. — Ты и без Лягуха его укокошишь!

— Я видел все фильмы о войне. Когда герой закрывает вот так глаза, значит, он скоро коньки отбросит.

— Он их отбросит, если будешь его бить!

Безродный снова открыл глаза. Его рука нащупала мою.

— Джо, теперь я передумал. Я правда хочу знать. Поэтому я решил, что лучше пусть накажут меня, тогда ты и дальше будешь видеться с Розой и сможешь ее спросить… Конечно, очень жаль лагерь в Веркоре…

Аббат уже летел на всех парах — в конце темного коридора распускались цветы света.

— Ты ведь спросишь у нее? Спросишь у Розы, чем закончилась «Мэри Поппинс»? Поклянись.

— Клянусь.

— Думаете, я и вправду коньки отброшу, парни?

— Да не, ничего ты не отбросишь.

В полпятого утра Безродного положили в больницу в Лурде, куда аббат отвез его на машине. Местный хирург диагностировал у мальчика перитонит и прооперировал. Безродный не отбросил коньки — не в тот раз. На следующее утро с очарованием, свойственным девятилетке, он открыл глаза и заявил медсестре, что она похожа на ангела и он счастлив, что умер. После заявлений Безродного перитонит списали на падение с лестницы, спровоцировавшее разрыв аппендицита: Безродный шел к себе после беседы с месье Марто, во время которой надзиратель решительно, но по-доброму отчитал мальчика. Никто так и не смог объяснить разрыв барабанной перепонки. Врач решил, что это последствие «резкого падения внутреннего давления», которое мог спровоцировать резкий удар или, как я узнал позже, «лапа тигра» — точная затрещина по уху. Некоторые эксперты, по большей части военные, били так тех, кто мог рассказать об их неудобном прошлом. Безродный оглох на восемьдесят процентов на правое ухо.

В тот день со двора я видел Лягуха с опущенной головой в кабинете аббата. Сенак размахивал руками и, похоже, кричал. Этьен подошел сзади и поднял глаза к окну.

— На что ты так смотришь, парень?

— Аббат и Лягух ругаются.

Завхоз рассмеялся.

— Как говорила моя бабушка, ворон ворону глаз не выклюет.

За ужином Сенак похвалил нас за участие, проявленное к товарищу после падения с лестницы. Нас наградили вторым бокалом вина и добавкой десерта. Аббат одним глазком наблюдал за нашими довольными лицами. Лягух сидел на своем привычном месте.

Пять дней спустя хромой и чуть глухой Безродный вернулся в приют с официальным наказом соблюдать постельный режим до новых распоряжений. Примерно час с ним обращались как с героем, а затем рутина взяла свое.

В воскресенье вечером собрался Дозор. И тут началось.

~

Безродный настоял на том, чтобы подняться на крышу вместе с нами. Ему было так больно, что потребовалось десять минут, чтобы вскарабкаться по лестнице, однако до этого он уже пропустил прогулку по лугам и страшно злился. Приближался октябрь, солнце покидало долину на долгие месяцы, лишь из вежливости выглядывая время от времени — так мало часов ему оставалось, чтобы осветить весь мир. Безродному было плевать на солнце, но исчезновение светила значило, что Камий перестанет носить свои любимые широкие маечки, декольте которых ее сын растягивал кулачками, обнажая волнительные формы. После происшествия с энциклопедией наш малыш загорелся новой тайной: он до сих пор не понял, была ли вульва другом или врагом, но относился к ней с почтением, достойным обоих.

Я встал и начал пылкую речь:

— Больше так продолжаться не может. Они не имеют права с нами так обращаться.

— Конечно, имеют, — поправил меня Безродный с уверенностью адвоката. — Они не имеют права нас щупать, это я помню, один раз какой-то воспитатель рассказывал. Если начнут щупать, надо сказать «нет» и заполнить формуляр. А вот раздавать оплеухи они могут, если это для нашего блага.

— Мы привыкли, — добавил Проныра. — И обычно все не так страшно. Лягух в первый раз отделал кого-то настолько сильно.

— Он выбивал признание, что это Джо вырвал страницу, — пояснил малыш. — Я ответил, что он может бить куда угодно, я ничего не скажу такому болвану. И он разозлился.

— А вот что меня злит, — заговорил Синатра. — До его появления, — он показал на меня пальцем, — все было спокойно.

Эдисон покачал головой:

— Лягух всегда любил бить.

— Но теперь стало хуже! Как во времена Данни!

Проныра снял берет, и все четверо прошептали:

— Мир его душе.

Они меня взбесили.

— Ничего вы не стóите с вашим Дозором! Играете тут в героев, а когда надо совершить подвиг по-настоящему, ничего не делаете.

Проныра положил руки мне на плечи:

— А что ты предлагаешь делать? Ну скажи, Джо, ты ведь здесь всего три месяца.

— Свалить отсюда — вот что я предлагаю. Всем вместе свалить отсюда.

— А ты думаешь, где-то там живется лучше?

— Не знаю. Но хуже точно быть не может.

Он печально покачал головой:

— Ты напоминаешь мне Данни.

— Вы задолбали со своим Данни. Кто это вообще?

— Мечтатель. Как и ты.

— Но более великий, — уточнил Безродный. — И более красивый.

— Хорошо, это я понял, он велик и красив. И что?

— У него тоже было много идей. Например, он придумал Дозор. Но