— Гамаюн, здесь Колдун! Нас плотно зажали, несем потери. Немцы силами до роты непрерывно атакуют. С ними два орудия и легкий танк. Фрицы постоянно подтягивают резервы. «Четвертый» ведет бой в пяти километрах от нас. Короче — приплыли!

Обычно я редко паникую, но тут было можно, поэтому моментально перевозбудившийся Серега заорал в ответ:

— Колдун, держитесь! Через пятнадцать минут к вам прибудут «горбатые»![14] Обозначьте себя ракетами красного цвета!

На это предложение я даже икнул от неожиданности. Ну Гусев, ну ухарь — удружил, гадский папа!

Нет, со штурмовиками мы еще в том году плотно контачили. Ребята там знающие и опытные. Но ведь далеко не все! Тогда нас поддерживала элита, набранная чуть не со всего фронта, а что будет сейчас? Видел я, как фронтовая авиация обычно работает. Да они тут все раскатают, не особо разбираясь, кто где, тем более от замка до немцев и ста метров не будет. Разумеется, накроют не специально, но у меня уже рефлекс: видишь штурмовик — лучше спрячься в щель поглубже, а то они парни широкой души, и стометровый промах у них за промах не считается.

Поэтому, придя в себя, ответил:

— Гамаюн, отставить «горбатых»! Как понял?! Отставить! Говорю по буквам — Нина, Антон, Харитон, Ульяна, Йошкар-Ола!

— Колдун, прекратить панику. Работать будет «Сапсан».

— Понял, понял! Обозначаю линию обороны ракетами красного цвета! И подкиньте авиацию «четвертому», а то он буксует!

Что на это ответил командир, я не услышал, так как связь резко ухудшилась, а потом и вовсе пропала. Немного подув в трубку, в конце концов отдал ее радисту и побежал предупреждать пацанов про ракеты.

То, что к нам идет «Сапсан», он же мой тезка Илюха Щербак, меня сильно воодушевило. Я с ним дело уже имел и знал, что он со своими ребятами относился именно к тем спецам, которые бомбу в печную трубу положить смогут. Так что отработают парни ювелирно — главное, чтобы фрицы наш разговор не прослушали и не начали при подлете штурмовиков пулять красными сигналками в нашу сторону. Но это вряд ли. Чтобы они сели на нашу волну, да еще и радист знал русский — на это шансов мало.

В общем, так и оказалось. Сначала авиация проутюжила лесопосадку перед замком, из которой волна за волной перли атакующие, а подошедшие вскоре части «четвертого», в миру — лизюковцы, сходу погнали фрицев дальше.

А в результате… В результате мы захватили семнадцать пленных, семеро из которых были «черными монахами» с Тибета. И занимались эти идиоты тем, что при помощи каких-то штук, напяленных на голову, пытались связаться с подводными лодками в Атлантике.

Как я там же, на месте, выяснил — безуспешно. Дебилы, блин! Такое впечатление, что они про изобретение радио ничего не слышали. Чем сидеть с проволочной конструкцией на голове, им было проще взять рупор жестяной, обыкновенный. Тогда шансов докричаться до подлодки было бы больше…

Правда, начальство было довольно и объявляло за этих хмырей благодарности, но я для себя понял — аферисты они все! Мне порой даже смешно становилось из-за своих прежних страхов насчет наличия у немцев каких-нибудь особо действенных артефактов. Да будь у Гитлера что-то по-настоящему рабочее, то он бы его давно применил.

Но так как Красная армия находится в Германии, а не наоборот, то все колдовское и потустороннее — это обычный блеф проигрывающей стороны.

И следующее задание, при всем начальном мистицизме, только подтвердило мои выводы.

А начиналось все совершенно обычно. Этим же днем, когда мы вернулись на базу, командира срочно вызвали к радистам. Ну вызвали и вызвали, я даже внимания на то не обратил, так как Серега каждый день общался как с Москвой, так и с кучей самых разных людей из штабов фронта и армий. В общем, он пошел к «маркони»[15], а я, столкнувшись в коридоре с шифровальщиком, обрадовался и, зажав рыхлого, сутулого и очкастого Бибина в углу, затребовал у него духовной пищи.

Семен Апполинариевич Бибин — двадцатитрехлетний нескладный младший лейтенант, в глазах которого, казалось, собралась вся печаль мира, очень любил книги и возил с собой целый чемодан всевозможной литературы. Еще он любил кошек и математику. На этом любовные предпочтения летехи заканчивались. По бабам Сеня не бегал, сослуживцев сторонился, водку не пил. Нормально общаться шифровальщик мог только со своим непосредственным начальником — Мишкой Северовым. Со всеми остальными он просто молчал, хлопал глазами и потел руками.

Лично я подозревал, что мамлей нас просто боится. Домашний мальчик из хорошей семьи, выдернутый с третьего курса физмата, внезапно для себя обнаружил, что мир состоит не только из формул, доцентов и профессоров. Оказывается, есть люди, которые разговаривают матом, не знают гипотезу Римана и при этом могут разбить кулаком стопку кирпичей. Поэтому Бибин в нашем обществе себя чувствовал как визажист среди боевиков Талибана.

Нечипоренко, блюдя устав и субординацию, сначала пытался как мог помогать младшому, но потом совершенно отчаялся. Гриня по секрету мне как-то сообщил, что если бы Бибин не был лейтенантом, то бравый старшина «сделал бы человека из этого рохли и бездельника» буквально за две недели.

— Я понимаю, если бы он наставление по гранатомету или уставы изучал! — страдал Нечипоренко. — Дело важное и нужное. А то стихи читает, да еще не по-русски! И с людьми говорит так, что сразу и не понять, что он сказать хочет! Даже за личным оружием толком проследить не может! А еще москвич! Тьфу! Интеллихент!

— Ты еще скажи — «вшивый интеллигент».

— Як вшивый?! Он шо — опять белье на прожарку не сдал? Ну все! Сейчас же Северову доложу, пусть тот его вздрючит! А то не охфицер, а недоразумение!

Я пытался объяснить, что добавка «вшивый» не имеет к Бибину никакого отношения и что этот совершенно не подходящий для армии человек — на самом деле