спускает, что надо залить антифриз, помнил дни рождения знакомых и всегда закрывал ставни на ночь, но за меньшую осмотрительность никого не упрекал. Однако по-настоящему серьезно он воспринимал только донесенные до его глаз и ушей средствами массовой информации свежие новости — невинное увлечение, переросшее в страсть.

И тогда Эстер решила бороться с пагубной привычкой — взяв быка за рога, она после обеда лишила голоса все «рупоры новостей». В доме было три приемника и два телевизора, в которых она ничего не понимала, но она знала, чего добивалась, и поэтому спокойно приступила к делу, вооружившись твердой волей и перочинным ножом. Из каждого приемника она вынула по лампе и, чтобы не перепутать, по очереди относила их на кухню, где методически колотила основанием лампы о край раковины, стараясь при этом не расколоть баллон и не погнуть контакты, до тех пор, пока содержимое лампы не начинало свободно перекатываться внутри. Воткнув лампы на место, Эстер привернула задние крышки как было.

Вернувшись домой, Маклил поставил автомобиль в гараж, поцеловал жену, включил радио в гостиной и вышел в прихожую, чтобы повесить шляпу. Когда он снова вошел в комнату, радиоприемник должен был уже заработать, но даже не прогрелся. Маклил покрутил ручки, постучал по корпусу, недовольно потряс и посмотрел на часы. В беспокойстве он бросился на кухню и включил маленький приемник кремового цвета. Тот быстро прогрелся и выдал чистый фоновый шум с частотой 60 Гц — и все. Маклил позабыл все манеры и закричал, что оба радиоприемника не работают (как будто и без крика не было ясно), и одним махом взлетел на второй этаж, ворвался в детскую, перебудив сыновей. Там он включил их радио и услышал те же 60 Гц, к которым добавился оглушительный треск, когда он стал стучать по корпусу. После четвертого удара приемник замолк намертво.

До этого момента Эстер точно рассчитала события, но на дальнейшее у нее не хватило воображения. Она надеялась справиться с ситуацией, которую сама же создала, но расчет не оправдался. Маклил спустился вниз походкой усталого грузчика и впал в оцепенение от пережитого потрясения до 19.30 — времени передачи новостей по телевизору. Телевизор, что стоял в гостиной, никак не собирался реагировать на включение, и вновь Маклил кинулся наверх в комнату мальчиков, опять их перебудив. На этот раз маленький заплакал. Маклил не обратил на плач ни малейшего внимания, а когда обнаружил, что изображения нет и здесь, то чуть не зарыдал сам. Но вдруг возник звук. Эстер не могла знать, работа каких ламп в телевизоре дает изображение, а каких — звук. Маклил сидел перед темным экраном и слушал новости. «Похоже, в мятежной приграничной области Индии контроль уже восстановлен», — проговорил телевизор. Гомон толпы на фоне «Турецкого марша». «И туг…» — музыка оборвалась. Нарастающий гул толпы, пронизанный воплем. Снова голос репортера: «Через шесть часов все выглядело так…» Мертвая тишина, длившаяся так долго, что Маклил протянул руку к телевизору и трахнул его по крышке. Раздались медленно нарастающие звуки музыки — Кетлби, «В монастырском саду». «А теперь более радостное сообщение: в финал конкурса на „Мисс Континуум“ вышли шесть участниц». Звуки блюза, негромкого и нескончаемого; лишь раз вмешался комментатор, со смешком произнесший: «…да, это она всерьез!» Маклил с силой потер виски. Мальчик продолжал плакать. Эстер стояла у лестницы, нервно прижимая руки к груди. Так прошли полчаса. Спустившись вниз, Маклил тихо попросил газету — имелся в виду местный листок. Эстер смело ринулась в неизвестность и прямо сказала, что ни сегодня, ни завтра, ни потом газеты не будет, потому что она ее не выписала. И тут не выдержала и откровенно призналась во всем.

Только прожив в замужестве четырнадцать лет, женщина может обращаться с мужем так круто. Она понимала, что была неправа, но логика неумолимо влекла ее вперед. А логика состояла в том, что терпеть дольше бессмысленно, поэтому терпение кончилось; отринь все сбивающее с пути истинного, не пожалей ни глаза своего, ни правой руки. Эстер слишком поздно осознала: новости настолько срослись с ее мужем, что, изгоняя их из своего дома, она прогоняла и мужа. И он ушел, а Эстер с побелевшим лицом осталась стоять, вслушиваясь в долетавшие до нее звуки: громыхание двери гаража, клацанье автомобильной дверцы — беспощадно ясное, как слово «конец», завывания стартера, стон мотора. Она сказала себе, что очень рада, вошла в кухню, сбросила ненужное теперь радио на пол и пошла в спальню, рыдая.

Но так как жизнь редко бывает похожа на четко расписанную пьесу, Эстер увидела мужа еще раз. Ночью, в семь минут третьего, она услышала неведомо откуда доносящиеся звуки музыки, которые ее по непонятной причине испугали. В поисках источника звуков Эстер на цыпочках пошла в обход дома. Не найдя ничего в самом доме, она накинула охотничью куртку Маклила и, осторожно ступая, спустилась в гараж. Как раз на выезде, где стальные балки крыши уже не влияли на прием передач, стояла машина. Не двинувшись дальше ни на метр, Маклил сидел за рулем и дремал. Музыка слышалась из встроенной в машину панели приемника. Эстер плотнее запахнула полы куртки, подошла к машине, открыла дверцу и позвала мужа по имени. Но как раз в этот момент радио проговорило: «А теперь послушайте новости…» Маклил резко выпрямился и яростно зашипел: «Чшшш!» Она отпрянула и застыла, остро переживая переход от умиротворения безоговорочной капитуляции к горечи полного поражения. Маклил захлопнул дверцу и согнулся над приемником, не отрывая руки от верньера регулировки громкости, а Эстер пошла обратно в дом.

После того как новости закончились и Маклил очнулся от ножевых ран малолетнего преступника; от корежащей агонии поезда, сошедшего с рельсов; от ужаса перед едва не случившимся крушением атомного бомбардировщика; от возбуждения министерского служащего, записного члена клуба «Не верь никому», который убеждал, что в наихудшем из нас есть частичка добра, а в наилучшем — частичка зла, — от всех этих ощущений, пережитых остро и непосредственно, он завел машину, откатив ее немного назад, потому что аккумулятор почти сел, и на самой медленной скорости поехал в город.

В платном ночном гараже ему помыли и смазали автомобиль, потом открылось кафе-автомат, и Маклил просидел три часа за кофе, сжимая челюсти до боли в зубах, изредка издавая почти неслышные стонущие звуки. В 9.00 Маклил внутренне собрался.

Почти весь день он провел в конторе юриста, пораженного распоряжениями клиента. Юрист тщательно проверил состояние его дел, подытожил баланс и остаток дня занимался оформлением купчих,