До города рысью больше часа ходу. Еще есть время. Думай, брат Хармон, думай! От думалки зависит твоя жизнь! Но что придумать, как? Все пустое, безнадежное! Ничего путного в голову не лезет, и все жарче в груди от паники.

Что, если в городских трущобах просто спрыгнуть с коня и броситься бежать? Ворваться в какой-нибудь дом, выскочить с черного хода и дворами, дворами! В путанице проходов и переулочков конники ни по чем не догонят пешего! Но… тьма, и это отпадает. Светлая-то Сфера лежит в суме на поясе Джоакина! Торговец, возможно, убежит… но парня монахи зарубят и отберут Предмет.

Думай, Хармон! Не придумаешь — лишишься Сферы. Эта мысль пришпорила его. Не придумаешь — потеряешь Предмет. Понял? Не только жизни лишишься, это бы полбеды, но и Сферу больше не увидишь! Каково тебе такое, Хармон-торговец? Готов побороться за свое сокровище? А успокоиться и подумать ясно — готов? На кону твое счастье. Лучезарное невесомое счастье!

И он придумал. Мысли отвердели, как рука воина, сжатая на эфесе. Торговец приблизился к Джоакину и еле слышно проговорил:

— До Лабелина езжай спокойно. В городе укажу переулок — там можно проехать лишь по одному. Уложим переднего, остальные застрянут. Понял?

Джоакин кивнул, полуулыбкой подтвердив, что план ему по душе. Торговец откатился, дабы не вызывать подозрений. План не железный, но дает надежду. И она будет повесомее тех надежд, на которые доселе полагался Хармон Паула! Шанс, что друзья отыщут торговца и вытащат из темницы. Шанс, что им удастся завладеть Сферой в бою с разбойниками. Шанс, что герцог и барон купятся на подделку. Шанс, что монахи примут за чистую воду гневное письмо от Лабелина… Подумать только! Жизнь Хармона и обладание Предметом висели все это время на тонкой ниточке, привязанной к другой ниточке, висящей на третьей. И если не оборвалась она до сих пор, то почему бы Праматерям вновь не защитить скромного торговца? В этот раз не столь уж и сложно: трое бойцов против семерых в узком-узком переулке — не так много удачи требуется для победы!

Хармон слегка поотстал и почти поравнялся с головными всадниками эскорта. Хотел послушать, о чем говорят монахи, проявляют ли подозрительность, беспокойство, или все еще верят, что Джоакин — посланец герцога?

Монахи молчали. Хмуро покачивались в седлах, а копыта выстукивали свою песнь. Лишь один из братьев сказал Людвигу:

— Вот как ни крути, а та коняга мне знакома, — он указал вслед Джоакину, — где-то я ее видел.

— Ночью на подворье, — ответил Людвиг. — Это лошадь сира, он на ней и приезжал.

— Но я, вроде, ночью спал. Не припомню, чтобы выходил на подворье…

Торговец взвесил опасность. Джоакин ехал на вороном жеребце, отнятом некогда у рыцарского оруженосца. Хороший конь, лучший из тех, что имелись у Хармона. Вот только на задней ноге светилась приметная залысина — шрам от ссадины или укуса. По этому знаку монах мог и вспомнить коня, если видел его прежде.

Но нет, вряд ли. Допустим, когда-то монах пересекался со сквайром сира Вомака и видел жеребца, но ведь было это уже больше двух месяцев назад! Непросто вспомнить, а если и вспомнит — так что? Конь одного дворянина вполне мог перекочевать к другому! Хозяин мог его проиграть, продать, отдать в виде отступного при ссоре. Не беда.

Лабелин уже показался вдали: серая угловатая насыпь, восставшая над горизонтом, кое-где тычащая в небо пальцами башен. Меньше часа езды, а потом стремительный рывок — и спасение! И Сфера, и три тысячи шестьсот, и Полли. И поезд, и столичный собор, и милая, милая Полли. Начинается новая жизнь! Вот-вот, лишь ступить через порог!

— Я вспомнил! — гаркнул монах, нагоняя брата Людвига. — Я вспомнил, где видел коня с укусом! У гостиницы, где мы взяли торгаша! Вот где.

— Ааааааа!

Хармон заорал, что было силы. Нещадно пришпорив коня, ринулся вперед.

— Ааааа! Аааааа!

Джоакин обернулся на крик, а монахи уже накладывали стрелы на тетивы.

— Что случилось?

— Нас раскрыли! Ходу! Аааа!

Свистнуло над ухом, Хармон прилип к конской спине. Вскрикнул Вихорь — стрела вошла ему в бедро. Вздрогнул Джоакин. Со стуком острие скользнуло по кольчуге, но отразилось вбок.

— Галопом, — рявкнул воин. — Стреляя, они сбавляют ход. Мы уйдем!

Хармон стиснул поводья, сжал бедра, силясь удержаться в седле. Кони понесли во всю прыть, выбивая по земле барабанную дробь.

Лучники дали второй залп. Стрела оцарапала бок Хармону, но он едва заметил это. Лошадь Доксета сбилась с шага, захромала, отпала назад от группы. Монахи стремительно нагоняли его. В порыве полоумной храбрости пьянчуга развернул лошадь навстречу врагам и вскинул копье.

— На помощь! — крикнул Джоакин, но вряд ли успел бы сделать хоть что-то.

Брат Людвиг рубанул мечом по древку копья, оставив в руках Доксета лишь обломок. А второй монах налетел следом и ударил булавой. Шлем Доксета треснул, на лицо хлынула кровь. Старый солдат повалился в пыль.

— Твари! — взревел Джоакин, собираясь развернуть коня и кинуться в бой.

Но Хармон был не так глуп. В смерти Доксета он увидел шанс: лишившаяся седока раненая кобыла завертелась посреди дороги, и отряд монахов на миг смешался.

— Влево с пути! Туда, к роще! — завопил торговец, сворачивая в траву.

Снайп последовал за ним неотрывно, Джоакин чуть замешкался, Вихорь с перепугу пролетел еще вперед и по крюку нагнал. Они опережали монахов теперь шагов на двести. Лучники выпустили новые стрелы, но промахнулись. Один за другим преследователи свернули с дороги в поле.

— Арбалет? — крикнул Хармон Снайпу.

— Не тратим времени. До рощи бы добраться.

Торговец стиснул зубы и пришпорил коня. Колосья плетьми лупили по бедрам. В высокой траве лошади шли, как корабли в штормовом море: рассекали грудью зеленые волны, оставляли за собою длинные смятые просеки. Тьма! Идя след в след, монахи быстро догонят их!

— Перестроимся, — скомандовал Джоакин. — Хармон и Вихорь вперед, следом Снайп, потом я.

Они вытянулись в цепочку. Конь Хармона таранил грудью траву. Вихорь постанывал за его спиной:

— Беда… ой, беда… хозяин, постойте… помогите…

Кровь заливала ногу крестьянина.

Сзади послышались крики. Хармон привстал в стременах и оглянулся: двое всадников настигали Джоакина. Первым шел монах с булавой, убивший Доксета, вторым — брат Людвиг. Круглое брюшко ничуть не мешало ему держаться в седле. Проклятая тьма!

—